Пол был выложен черно-белой мраморной плиткой, уложенной в строгий геометрический узор, но блеск камня потускнел, а в центре лежал толстый персидский ковер с выцветшим рисунком, поглощавший звук их шагов. Тишину нарушало лишь мерное, гипнотизирующее тиканье высоких напольных часов из темного дерева, стоявших в углу, их медный маятник раскачивался с монотонной неизбежностью, отсчитывая утекающие секунды.
Вдоль стен располагалась тяжелая, резная мебель — консольный столик с мраморной столешницей, на котором стояла пустая бронзовая ваза, пара жестких стульев с высокими спинками, обитых темной кожей. На панелях висели портреты предков в массивных золоченых рамах — строгие мужчины в париках и напудренных камзолах, дамы в кринолинах с непроницаемыми лицами — их глаза, казалось, следили за вошедшими с молчаливым осуждением или равнодушием из глубины веков.
Горничная, попросив их подождать, бесшумно скрылась за одной из дверей в глубине холла, оставив Вивиан и Дэша наедине с тенями прошлого и этой гнетущей, торжественной тишиной. Вивиан сделала едва заметный вдох, мысленно отмечая детали обстановки — потускневшее золото рам, тяжесть дубовых панелей, запах воска, — все то, что могло пригодиться для статьи, если из этого визита выйдет нечто большее, чем просто заметка о наследии судостроителя. Она ощущала тяжесть атмосферы этого дома, пропитанного скорбью и, возможно, застарелыми тайнами, но ее репортерское любопытство и решимость были сильнее мимолетного дискомфорта. Она бросила быстрый взгляд на Дэша. Он стоял неподвижно, его взгляд цепко сканировал холл — не с праздным любопытством, а с вниманием хищника, оценивающего территорию. Лицо его было серьезным, собранным, серые глаза — острыми и наблюдательными. Эта гнетущая тишина, эта атмосфера застывшего времени лишь обостряли их профессиональные инстинкты, подсказывая, что здесь нужно действовать осторожно и взвешенно.
ГЛАВА 5
Прошло не более пары минут, наполненных лишь мерным боем старинных часов, когда дверь, в которую скрылась горничная, тихо отворилась. На пороге стояла женщина средних лет, облаченная в строгое платье из черного шелка с отделкой из матового крепа у ворота и на манжетах. Это была Элеонора Чендлер. Год прошел со смерти мужа, но ее облик все еще хранил печать траура, хотя и смягченную временем и требованиями светского этикета. Она была довольно высока, худощава, с прямой, даже жестковатой осанкой, которая, казалось, была призвана скрыть внутреннюю хрупкость или нервозность. Ее светлые волосы, тронутые первой сединой у висков, были аккуратно уложены в гладкую прическу, открывая высокий лоб. Лицо, вероятно, когда-то красивое, теперь казалось бледным и утомленным, с тонкими морщинками у глаз и плотно сжатыми губами. Но глаза ее, светло-голубые, почти прозрачные, смотрели на посетителей с неожиданной твердостью и настороженностью, в них не было ни слез, ни апатии — лишь глубоко запрятанная боль и, возможно, страх.
— Мисс Харпер, мистер Уиттакер? — голос ее прозвучал ровно, но чуть глухо, словно она давно не разговаривала громко. — Прошу вас, пройдите в гостиную.
Она жестом указала на двойные двери из полированного ореха справа от холла и, не дожидаясь их, сама направилась туда медленным, размеренным шагом. Вивиан и Дэш переглянулись — во взгляде вдовы не было ни враждебности, ни явного нежелания говорить, но ощущалась холодная дистанция и настороженность.
Они последовали за ней в гостиную — просторную комнату, обставленную с той же тяжеловесной, чуть старомодной роскошью, что и холл. Высокие окна были задрапированы тяжелыми шторами из темно-зеленого бархата, пропускавшими скудный дневной свет. Стены, оклеенные обоями с тисненым золотистым узором на кремовом фоне, были украшены несколькими пейзажами в массивных рамах и большим портретом покойного Арчибальда Чендлера над камином. С холста на них смотрел мужчина средних лет, с уверенным взглядом, крепко сбитой фигурой и начинающей редеть шевелюрой, — и смотрел так, словно все еще был хозяином этого дома и этой жизни.
В камине из белого мрамора тихо потрескивал огонь, хотя в комнате не было холодно. Перед камином на толстом ковре с восточным орнаментом стояли глубокие кресла и диван, обитые шелком цвета старого золота. Миссис Чендлер указала им на кресла, а сама опустилась на диван, сохранив свою прямую, напряженную осанку. Ее руки в тонких черных митенках неподвижно лежали на коленях.