Что многие места, упоминающие о смерти и рождении спасителя и распятии Иисуса, не имеют значения в качестве довода за его историчность, как утверждает Вейнель, — то эти указания я могу оставить пока в резерве. И если ф.-Соден напыщенно восклицает: как живо перед глазами Павла носились обстоятельства жизни Иисуса, просмотри для этого первое послание к коринф. 1,45, где он определенно (!) упоминает, что Иисус после своей смерти был также и погребен (32), то здесь аргументация противников принимает прямо-таки комический характер. Вейнель упрекает меня, что я в своей лекции прибег к «фехтовальному приему», утверждая, будто теологи обосновали личность Иисуса на известии о явлениях воскресшего, и при этом умалчивая, что речь идет о предыдущих стихах, которые говорят о смерти и погребении Иисуса (108). После этого я должен признаться, что я еще был слишком высокого мнения о теологическом способе доказательства. Действительно, теологи основывают историчность Иисуса на его смерти и погребении, — и все это, несмотря на 53, 9 Иоанн где речь идет о гробе «раба божия». Больше того: они основывают эту историчность даже на (быть может, тоже историческом?) факте воскресения, который, по мнению Бета, принадлежит к тем «отношениям» (так!) Иисуса, «которые предполагают его человеческую природу».
После этого драгоценного откровения, которое, впрочем, находится и у Юлихера[30], Бет на самом деле имеет полное право сказать; «Почему Древс пишет прямую противоположность истине и почему он не старается приобрести правильное представление о вещах, о которых он повествует? Если допустить, что помехой являлась простая лень, то мы должны признать, что автор «Мифа о Христе» страдает ею, потому что его, безусловно, предвзятые субъективные идеи и их распространение доказывают не очень-то большое желание или способность познакомиться с истинным положением дела (!)».
Ну, я открою этому книжнику секрет, почему я написал то, что он называет «прямой противоположностью истине»: я не мог признать истиной то, что ею считают теологи.
Насколько мы познакомились теперь с теми основаниями, которые приводят теологи, они доказывают все, что хотите, но только несуществование исторического Иисуса. Прежде всего они доказывают, что «предвзятые идеи» и желание их распространения как раз на их стороне, а вместе с тем они доказывают и то, как низко оценивают теологи умственный уровень своей публики, если думают, что с помощью цитат из Павловых посланий, вроде вышеприведенных, можно произвести на кого бы то ни было впечатление. Что они, конечно, в этом не промахнутся, — я это слишком хорошо узнал из дискуссий и выступлений в прессе, где против меня все еще приводятся указанные теологические «доводы», и их приходится слышать не только из уст церковных апологетов, из пастырских листовок, но и из «научных» лекций ученых теологов-специалистов. И это не удивительно, так как ни в какой области несамостоятельность и вера в авторитет так не укоренились, а бессмысленное преклонение перед тем, что учат профессора, так не распространено, как в области теологической. А вместе с тем это, ведь, является также и печальным показателем фальсификации нашей культуры и науки теологией, раз аргументы, вроде вышеприведенных, просто повторяются, а те, которые выдвигают их, осмеливаются даже претендовать на свою «научность» и упрекать своих противников в отсутствии «исторического ума» и «дилетантизме». Или, какой крик о «дилетантизме» подняли бы, — быть может, и справедливо, — теологи, если бы кто-нибудь с нашей стороны против историчности Иисуса выдвинул доводы такого же сорта и качества, как проводимые теологами за его историчность!
Фактически рассмотренные до сих пор образцы доводов теологов доказывают только то, что уже было отмечено выше, т. е., что у теологов существование исторического Иисуса и подлинность евангельских сообщений считается установленной и несомненной еще раньше всякого исследования, а вследствие этого все те места, которые у Павла трактуют о человеческой природе Христа, они сразу же, без критики, относят к историческому человеку и все, что говорится об этом человеке, ничтоже сумняшеся, толкуют в духе евангельских повествований. Вейс упрекает меня, что я признаю только то, что подходит к моей философии, а остального вообще не вижу и не желаю видеть. Он говорит, моей «большой эгэегетически-исторической ошибкой» является то, что я из двух различных элементов идей Павловой христологии: из метафизической и исторической, последнюю вычеркиваю (110 сл.). Я должен признать, что его собственная эгзегеза, поскольку она затрагивает указанные вопросы, отнюдь мне не внушает доверия, ибо она берет свой материал не из текста, а втискивает в него свое предвзятое мнение. А если он утверждает, что «беспристрастный наблюдатель» должен «исторический факт вочеловечения и крестной смерти» признать фундаментом, на котором покоится убеждение и вера Павла, то словечко «исторический» является прибавкой, которая доныне не нашла себе своего основания в тексте, совершенно независимо от того, что до сих пор еще, быть может, никто, кроме одного теолога, вочеловечение бога не признал «историческим фактом». При этом, по мнению Вейса, даже сам Павел, будто бы, не был в состоянии «действительное и полное «вочеловечение» небесного Христа представить себе ясно», для чего названный теолог правильно указывает на послание к филиппийцам, 2,7, где апостол говорит: «он (Христос) сделался человеком и во всем своем поведении был человеком», но: «уничижил себя самого... сделавшись подобным человекам и по виду став, как человек», — способ выражения, который, в действительности, носит ярко докетическую окраску и указывает на гностическое понимание спасителя. Впрочем, вероубежденность Павла предполагает не только человека Иисуса, но и человека Адама. Оба «человека», по Павлу, взаимно обусловливают друг друга: как в лице Адама, говорят, все человечество подпало греху, так оно должно быть спасено от последнего чрез второго человека - Христа. Кто существование человека-Христа считает засвидетельствованным Павлом историческим фактом, тот, следовательно, должен был бы считать и Адама исторической личностью, как это правильно подчеркивал еще Дюпюи. Если ортодоксия колеблется признать историчность Адама, так как она благодаря этому все же, в конце концов, слишком далеко отошла бы от современных воззрения и способа понимания, то тем самым она лишает себя второго столпа, на котором рядом с историческим Христом покоится ее вера в искупительную миссию последнего. Для Павла, во всяком случае, и то, и другое одинаково действительность. Уже одно это должно было бы поставить наших теологов в тупик относительно характера этой «действительности» и ее отношения к истории.
30
«Если Павел говорит, что Иисус после своего земного существования ушел на небо из среды своих учеников (впрочем, где Павел говорит это?), давши (?) им уставы для новой церкви и умерши смертью преступника, то разве тем самым он пожертвовал личностью Иисуса в пользу мифической фигуры?»