VII. Об оскорблении земли
Тема сакрализации воды, отношения к ней как к божественной сущности, обладающей магической активностью, звучала в тексте № 400. Обидевшая воду женщина была наказана. Этот же мотив возмездия за нарушение пиетета, но по отношению к другой сакрализованной стихии — земле — находим в «Повести о житии Михаила Клопского», написанной во второй половине XV в.:
«Чудо 6. И бысть брань[251] о земли Олферью Ивановичу с Иваном Семеновичем с Лошинским. И прорече Михаила[252] Олферию Ивановичу: „И будеши без рук и без ног, и нем!" И пришедше Олферей Иванович к церкви святой Богородици в Курецко и молвит: „Брате Иоан, то земля моя!" — да по руки ударив, да рукавицею ударив о землю. И по рукавицю наклонился, ино у него рука, и нога, и язык прочь отнялися, не говорить» (Древнерусские предания 1982: 307).
Как явствует из приведенного отрывка, потеря способности двигаться и говорить (сейчас мы бы назвали это параличом) случилась у Олферия Ивановича после того, как он ударил рукавицей о землю. Но древняя языческая подоплека этого сообщения, как и следовало ожидать в повести житийного характера, затемнена, завуалирована христианским мотивом — событие происходит возле церкви Святой Богородицы; этим самым автор повести намекает, что возмездие имеет божественный источник. Однако древний культ земли косвенно проявляет себя и в самой недопустимости, наказуемости ссоры распри, объектом которой является «мать сыра земля».
VIII. О «заключенном» бесе
В записях, сделанных в Усть-Цилемском районе республики Коми есть небольшой текст, в котором говорится, как некий человек молитвой заключил беса в умывальнике, куда тот залез:
«Один пошел в умывальник, молитву прочитал, а там дьявол запелился[253], не может вылезти. Ухает там, бунцит[254], ревет: „Откройте меня!" Вот и в муку также [может забраться черт, бес], если не закроешь» (Коми, Усть-Цилемский район, Пачгино. 1985).
Рассказан этот сюжет в подтверждение известного практически на всем Севере запрета оставлять не закрытыми сосуды с водой, еду. Запрет этот имеет практическое гигиеническое значение, но, как это часто бывает в подобных ситуациях, для убедительности ему придан мифологический характер. Сам же по себе сюжет, известный как «легенда о заключенном бесе», встречается в древних текстах. Наиболее ярко он представлен в «Повести о путешествии Иоанна Новгородского на бесе в Иерусалим» (XV в.):
«... имеяше же святый [Иоанн] сосуд с водою стоящ, святый же из него умывавшеся ... и слышав в сосуде оном некотораго борюща[255] в воде, и прииде скоро святый, уразумев бесовское мечтание[256], и сотвори молитву, и огради сосуд, лукавому запрети бесу... Бес нача вопити: „О люта нужда[257] сея!"» (Древнерусские предания 1982: 282).
Когда «палимый огнем» молитвы бес начал вопить, святой согласился отпустить его при условии, что тот в ту же ночь свозит его в Иерусалим и доставит обратно в Новгород. Бес стал «яко конь» перед кельей, святой с крестным знамением сел на него и очутился в Иерусалиме перед храмом Гроба Господня, двери которого раскрылись сами собой перед ним. Помолившись, Иоанн таким же образом возвратился домой.
Сходным образом начинает развиваться сюжет о заключенном в умывальнике бесе в «Повести о водворении христианства в Ростове (Память праведнаго отца нашего Авраамия, архимандрита Богоявленьскаго Ростовскаго)»:
«...и хотящу ему [Авраамию] мыти руце, и диавол вниде в умывальницю, хотя преподобному спону сотворити водою. Разумев же преподобный лукаваго духа в сосуде, взем же преподобный честный крест и положи на верх сосуда и около сосуда огради крестным знамением, и не врежая[258] сосуда многы дни. Бес же, крестною силою жгом в сосуде, не могыи изыти» (Древнерусские предания 1982: 132).
Однако дальше события разворачиваются не так, как в «Повести о путешествии Иоанна Новгородского на бесе в Иерусалим». Князья во время охоты заехали в монастырь. Авраамий в это время был занят в портомойне стиркой одежды монастырской братии. Один из князей снял с крышки умывальника крест, и бес вышел из сосуда «акы дым черен и злосмраден».