Противоположный С. Беляеву взгляд на цели Сталина в отношении Финляндии излагает М. Семиряга. Он считает, что для определения характера войны против Финляндии, «не обязательно анализировать переговоры осени 1939 г. Для этого нужно просто знать общую концепцию мирового коммунистического движения Коминтерна и сталинскую концепцию — великодержавные претензии на те регионы, которые раньше входили в состав Российской империи… А цели были — присоединить в целом всю Финляндию. И ни к чему разговоры о 35 километрах до Ленинграда, 25 километрах до Ленинграда…»[510]. Тут читатель на мгновение застывает в недоумении. Концепция Коминтерна, которую, конечно, нужно знать, существенно менялась со временем. Но все же, если бы Сталин держал в голове только интересы «мирового коммунистического движения», ему не следовало торговаться из-за километров границы. Все равно все потом достанется коммунистам. И войну вести не следует — агрессивная война подрывает авторитет коммунистического движения. Нужно было засылать в Финляндию революционеров и поднимать восстания. Правда, упомянутая М. Семирягой «общая концепция» Коминтерна плохо стыкуется с великодержавными претензиями на территорию Российской империи. Ведь Коминтерн занимался распространением «коммунистической заразы» в мировом масштабе. К тому же мы уже видели, что Сталин в 1939 г. выстраивал западную границу СССР, мягко говоря, не совсем в соответствии с границами Российской империи. Если верить М. Семиряге, то ради восстановления Российской империи Сталин был бы рад обнажить меч войны. Но торговаться из-за километров опять глупо — все достанется Российской империи. А Сталин — нате — торговался, теряя драгоценное время, оставшееся до зимы. Может быть, дело в том, что Сталин, подобно Гитлеру в Судетах, планировал сначала бескровно занять «линию Маннергейма»? Сначала да. А потом — уступил. Только кусочек хотел прихватить. И по поводу Койвистовского «угла», задевающего линию, был готов торговаться, лишь бы не сорвать переговоры.
Да, Сталин верил, что рано или поздно коммунистическая система охватит весь мир. И был готов этому содействовать. Но прежде всего — укрепляя СССР. Укреплять СССР Сталин стремился, держа в уме опасность удара на севере (по Ленинграду) и на юге (по Украине), после чего вся оборона Красной армии оказалась бы в клещах. Границы Российской империи были важны для Сталина и как естественные оборонительные рубежи, и по дипломатическим причинам. Это позволяло апеллировать к историческим правам в диалоге с Западом. Когда позволят обстоятельства, после Второй мировой войны Сталин захватит пол-Европы, но оформит новые режимы не как советские. Кстати, Финляндия не станет даже «народной демократией».
И это при том, что в 1945 г. и СССР, и западные союзники рассматривали Финляндию в одном ряду с Венгрией, Румынией и Болгарией (в отличие от Италии и Греции), то есть как страну, оказавшуюся в советской сфере влияния как политически, так и экономически[511]. Еще в 1947–1948 гг. Жданов предлагал финским коммунистам восточноевропейскую тактику прихода к власти[512]. Но Сталин оценивал ситуацию прагматично и не был одержим идеей включить Финляндию в состав СССР. Если в 1939 г. ему нужен был щит против стран Запада, то после Второй мировой войны — буферная зона на севере Европы. Так что Финляндии удалось сохранить свой общественный строй.
«Великодержавные интересы» для Сталина были все-таки вторичными в сравнении с интересами борьбы за мировое влияние. Да и «угрозы Ленинграду» в 1948 г. уже не было.
В 1939 г. Сталин действовал не по железному плану, а в зависимости от того, что позволяет получить соотношение сил в Европе. Ситуация позволила разместить базы в Прибалтике. Если бы страны Прибалтики отказались, их ждало бы вторжение. Но территориальных претензий к ним нет — от Эстонии до Ленинграда не так близко, как от Финляндии. Мотив обеспечения безопасности северного фланга СССР являлся для Сталина приоритетным в осенних переговорах с Финляндией. Иначе он потребовал бы всю линию Маннергейма и прервал переговоры уже в октябре, как только финны отвергли бы максимальные претензии СССР. Поскольку Финляндия не пошла даже на минимальные на уступки, в дело вступил вариант «народной демократии» — более жесткий, чем в отношении уступчивых прибалтов, но более умеренный, чем советизация. Если бы Финляндия была захвачена, провел бы Куусинен советизацию? Это стало бы возможно после разгрома Великобритании и Франции. А осенью 1939 г. Сталин еще не знал, чем кончится война на Западе, и вопрос о судьбе Прибалтики был открыт. Также, как и вопрос о судьбе Финляндии даже в случае ее поражения в войне. Одного Сталин не мог допустить — чтобы финны, «послав» СССР, остались безнаказанными. Потому что сразу вслед за этим изменилось бы отношение к советской мощи в Прибалтике. А это для Сталина было недопустимо в любом случае.
511
Советский союз на международных конференциях периода Великой отечественной войны 1941–1945 гг. Т. VI. М.,1984. С. 308–309, 343, 383, 417.