«Это будет не так уж и сложно», – думала я до завтрашнего вечера субботы.
Глава 14
Марк
Я устало потер виски. Головная боль, терзавшая меня с самого утра, усилилась, как только за Вероникой оглушительно громко захлопнулась дверь. Этот звук отпечатался где-то внутри. Юная студентка, с дерзостью и уверенностью, не подобающей ее возрасту, указала на мою оплошность, и впервые за три года работы я почувствовал неловкость. Я прекрасно понимал, что был виноват. Не мог сосредоточиться на лекциях, мысли скакали, как бешеные кони. А в день устного опроса, увлекшись нашей с ней словесной дуэлью, зашел слишком далеко – в рамках учебного материала, разумеется – и сам себя загнал в ловушку. Она молодец: смелая, стойкая, не побоялась прижать меня к стенке, пусть и метафорически. И этот ее неукротимый нрав, если честно, вызывал во мне восхищение, граничащее с изумлением.
И вот теперь я смотрю на строчку в журнале и понимаю: правила, которым я следовал за всю мою работу преподавателем, начинают рушиться. Я не должен. Не могу. Но беру ручку и рядом с тройкой аккуратно рисую пятерку. Убедительную. Подчеркнуто красивую. Проклятье!
Я перешел черту и даже не почувствовал сопротивления. В мою преподавательскую рутину она вносила дерзкую нотку, пикантную изюминку, к которой я начинал привязываться. А недавно меня посетила крамольная мысль: я с каким-то странным предвкушением жду пары у группы «В». Ведь она обязательно что-нибудь выкинет, что-нибудь скажет или просто испепелит взглядом. И это… забавляет.
Все утро я пытался выгнать из головы мысль о ней. Безуспешно. Две пары прошли на автомате, и я с нетерпением ждал третью – у группы «В» первого курса, потягивая остывающий чай в деканате в прикуску с огромной таблеткой анальгина.
Сегодня в деканате было на удивление оживленно. Все, словно сговорившись, за месяц вперед обсуждали новогодние подарки и праздничные угощения. Да, я понимал, что время летит неумолимо, и его остается все меньше и меньше для выполнения наставления моего друга, который советовал принять важное решение до праздников. Мне и самому хотелось бы встретить Новый год с легким сердцем, но пока что… имеем то, что имеем.
— Марк! — высокий мужчина хлопнул меня по плечу, отвлекая от тягостных дум. — Вот, конвертик, бумажка и ручка — обязательно поучаствуйте! — ректор, лукаво улыбнувшись, направился к группе коллег, что-то оживленно обсуждавших.
Я снова улетел в облака и пропустил, чего от меня хотят. Напротив сидел Станислав Борисович и красивым, каллиграфическим почерком выводил что-то на маленьком клочке бумаги черной гелиевой ручкой, а закончив, с торжественным видом сложил его пополам и спрятал в конверт.
— Надеюсь, в этот раз повезет, — пробормотал он себе под нос и, прихрамывая, проковылял к тумбе, на которой рядом с раскидистым фикусом возвышался Рождественский мешок.
Кажется, это была чья-то причудливая выдумка, традиция, по которой преподаватели, словно дети, писали свои заветные, но скромные материальные желания на бумажках и прятали их в конверты. А затем, за несколько дней до праздника, ректор, в шутовской роли Деда Мороза, доставал из того самого мешка три заветных желания. Мне нравилась эта наивная затея, хотя в прошлом году удача обошла меня стороной, зато улыбнулась тем, кто пожелал огромный набор цветной пряжи, новое кресло в кабинет и сертификат в книжный магазин.
Я знал, чего хотел на самом деле, но эта мысль казалась слишком сокровенной, слишком личной и слишком неподобающей, чтобы просить об этом ректора. Это было связано с моим внутренним состоянием, с тем, что терзало меня изнутри. Поэтому, не питая особых надежд, я написал первое, что пришло в голову, что хоть как-то соприкасалось с психологией: "Метафорические карты". Подписал конверт, бросил его в общую кучу в мешке и поплелся на третий этаж, ощущая странные перемены в своем настроении.
Чем ближе я подходил к аудитории, тем сильнее волновался, и в то же время необъяснимое спокойствие окутывало меня. Я крутил связку ключей на пальце, подходя к двери, и выискивал взглядом среди студенток группы "В" лишь одну.
Она стояла у окна, как всегда, в компании Сизовой и Литвинова. Спокойная и, как мне показалось, слегка отстраненная, уже без былой дерзости, без ее огненного взгляда. Моя студентка не смотрит на меня, и почему-то от этого становится тревожно. Она молча проходит мимо, почти скользит, и лишь на долю секунды до меня доносится ее запах, сложный и загадочный, как она сама: черная орхидея с примесью дождя. Меня бросает в дрожь. Я замираю, пытаясь как можно дольше насладиться этим запахом, но он так же быстро растворяется в воздухе, как и она сама, усаживаясь на самых верх трибуны. Как будто она хочет стереть все утреннее, снова стать обычной студенткой. И все же… я ощущаю ее. Физически. Острым подреберным чувством.
Я снова здесь, в нескольких шагах от нее. Продолжаю читать очередную лекцию, украдкой наблюдая за ней. Материал летит, как из автомата, а сам я продолжаю впиваться в нее взглядом, наблюдая за каждым движением: как она убирает волосы за ухо, как что-то зачеркивает и переписывает в тетради, как хмурится, как прикусывает губу и как касается рукой своей родинки на шее. И чувствую, как меня накрывает волна. Черт.
Я не щадил ни себя, ни Веронику, ни других студентов, чьи взгляды, полные немого вопроса, скрещивались в аудитории. Читал материал с огромной скоростью, заваливая студентов незнакомыми им тезисами, определениями и фамилиями. Да так, что те еле успевали за мной записывать. Когда же осознал, что творю, — замер. Горло сдавило сушью, а в аудитории — ни капли влаги. Я уподобился марафонцу, добежавшему до финиша, но вместо триумфа вкусил горечь поражения. Ужасающая мысль пронзила сознание: я теряю контроль. Пока измученные студенты облегченно выдыхали, откладывая ручки, Вероника сверлила меня взглядом, от которого по спине пробегали мурашки. Нужно что-то срочно делать. Не вставая, я порылся в сумке и извлек черную папку с листами. Голос должен звучать четко, спокойно, сталью.
— Тест, — поднял я листы А4, привлекая внимание аудитории. — Оценочный. Пятнадцать вопросов. Десять минут. Отметьте ручкой и подходите по одному.
С этими словами я вручил листы старосте, сидевшей в первом ряду. Она принялась передавать их дальше, а я, наконец, выдохнул и опустился в кресло, открывая журнал. Хорошо, что всегда имел про запас тесты, самостоятельные и прочие варианты контроля. Сейчас это оказалось, как нельзя кстати. Все это было логично, но то, что происходило со мной, не поддавалось никакому рациональному объяснению. Неужели я настолько одичал, что так реагирую на невинную студентку? Хотя, возможно, и не совсем невинную. Она умела показать свои коготки и давать отпор, и, черт побери, это мне нравилось. Нет, это меня… заводило…
Первые «зубрилы», те, кто гнался за красным дипломом, как выяснилось из разговоров в деканате, начали подходить минут через пять. Бегло просмотрев ответы, я ставил первые пятерки. Слишком быстро и слишком щедро, но это меня сейчас мало волновало. В голове все еще звучали ее слова о том, что для сближения со мной ей нужно сойти с ума. Эта фраза почему-то веселила. Возможно, она хотела меня уколоть, задеть, но лишь раззадорила, сама того не подозревая, вновь явив мне свою наивную дерзость.
Больше половины студентов получили свои оценки, прежде чем я услышал легкие и уверенные шаги. Вероника молча положила тест и отвернулась к окну, не удостоив меня взгляда. Что ж… Я вновь пробежал глазами по ответам, которые меня совершенно не удовлетворяли. Четыре ошибки из пятнадцати. Неряшливо, поверхностно, будто заполняла без души. И это злит. Потому что я хочу, чтобы она досконально знала мой предмет, чтобы сидела над моими лекциями, заучивала их, перечитывала и даже… восхищалась? Нет, это не про нее. За справедливость она борется отменно, а вот за хорошую оценку, видимо, нет. Кружочки вокруг букв небрежные, словно она ставила их наотмашь, не вдумываясь, просто для галочки. Отчего моя профессиональная сторона, как преподавателя, немного всплакнула.