Я резко распахнула дверь — и ахнула.
Передо мной стояло живое воплощение ночного кошмара. Его левая щека была расписана в багрово-синих тонах, а под глазом наливался зловещий, тёмный фингал. Над разбитой губой запеклась бурая корочка крови, которую он, видимо, даже не пытался стереть. Рубашка была порвана у ворота, а на костяшках правой руки краснели свежие ссадины. Он стоял, слегка ссутулившись, и дышал через рот — будто каждый вдох давался ему с трудом.
— Боже мой… Глеб… — вырвалось у меня шёпотом.
Инстинктивно, не думая ни о своём полураздетом виде, ни о чём вообще, я шагнула вперёд. Пальцы сами потянулись к его лицу, едва касаясь неповреждённого участка кожи на подбородке, заставляя его вздрогнуть от прикосновения.
— Что… что с тобой случилось? — голос сорвался на высокой, почти истеричной ноте. Сердце бешено колотилось где-то в горле. — Кто это сделал?
Он лишь болезненно сморщился, отвечая мне кривой, вымученной улыбкой, больше похожей на гримасу.
— Да так, пустяки, — хрипло выдохнул он, мягко, но настойчиво убирая мою руку. Его взгляд на мгновение скользнул по моему халату, и я судорожно, с внезапным стыдом, кутаясь в него, завязала пояс. — Вот, ты вчера оставила.
Он протянул мою маленькую сумочку. Я машинально взяла её, не отрывая от него испуганного взгляда. В голове пронеслись обрывки вчерашнего вечера: перепалка у клуба, взгляд Марка Викторовича и то, как быстро я уехала на такси, оставив их один на один.
— Спасибо… — пробормотала я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Внутри всё сжалось в тугой, тревожный комок. Мне нужно было знать. Прямо сейчас. — Глеб, зайди, пожалуйста. Хоть на минуту. Дай я обработаю это.
Я вложила в свои слова всю мольбу, всю надежду, весь нарастающий ужас. Но он лишь отрицательно качнул головой, уже отступая к лифту.
— Нет. Мне уже пора, — бросил он, вызывая лифт и оставляя меня одну в эпицентре бушующих чувств и терзающих мыслей.
Не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтобы сложить цепочку событий того вечера воедино. Я резко, с отчаянным хлопком, захлопнула дверь. Висевшая в коридоре куртка пришлась как раз кстати, и я, нащупав телефон, сразу же набрала номер подруги. Мучительно долгие гудки резали слух, пока она, наконец, не соизволила ответить сонным, пропитанным ленью голосом. А я сразу в лоб спросила то, что сейчас меня беспокоило больше всего:
— Что вчера было после моего отъезда?
Лиля издала измученный стон в трубку, за которым последовала тягостная пауза. Видимо, я её разбудила.
— Да ничего особенного. Посидели немного и разъехались.
— И это всё? — нервно закусив предательски вылезший заусенец, я вытягивала из неё каждое слово.
— Ну да, Глеб вызвал мне такси, и я поехала домой, — медленно, словно сквозь вату, доносился её голос.
Терпение моё лопнуло, и я решила действовать наверняка.
— Значит, тебя нисколько не встревожила разбитая губа твоего парня?
В трубке проскреблись помехи, словно Лиля наконец проснулась и поднялась с кровати. Затем, уже более отчетливо, она произнесла:
— В смысле? Когда я уезжала, ничего подобного не было. Да, я выпила немало, но такое я бы точно запомнила, — словно оправдываясь, пролепетала она.
— Он не говорил тебе ничего? Не звонил?
— Нет, после клуба мы пока что еще не связывались, а ты-то откуда знаешь?
— Он заходил ко мне, принес мою сумочку. Я увидела рану и, кажется, даже догадываюсь, откуда она, — проговорила я, потирая висок.
На её вопросительный возглас я ответила уклончиво: «Поговорим при встрече», — и сбросила звонок.
Я шумно выдохнула воздух. Связаны ли эти события? Возможно… Слишком много совпадений, и все они не на руку моему преподавателю, но обвинять сразу его было бы слишком глупо. Я должна разобраться во всем этом, по крайней мере разговорить Глеба. Конечно, мужская гордость и всё такое, но думаю, Лиле точно удастся с него что-нибудь вытащить. А пока, поставив чайник на плиту, заранее бросив в кружку ложку кофе с сахаром, я отправилась в душ. Вчерашний день высосал все соки, не оставив сил даже на элементарные водные процедуры. Сегодня же я тщательно смывала с себя его грязь, растирая кожу мочалкой до болезненных, алых следов.
В голове, словно вспышка молнии, вновь и вновь возникала едкая реплика, брошенная в мой адрес, и этот самодовольный, прожигающий взгляд. Тошнота подступала к горлу. Хотелось как можно скорее разрешить эту ситуацию, вычеркнуть ее из памяти и спокойно доучиться, не видя больше его нахального лица. «Но привлекательное лицо», — говорил мне мой внутренний голос, который частенько вводил меня в замешательство. «Заткнись!» — вслух сказала я ему, но как будто бы самой себе.
Вытерев пену с кожи, я, кутаясь в махровый халат, поспешила за кружкой, как вдруг в дверь снова настырно звонили. Раздраженная, я поплелась на звук, гадая, когда успела выложить объявление о дне открытых дверей.
Со злостью провернув два оборота ключа в замке, я распахнула дверь и увидела самое печальное лицо на свете. Весь мой гнев тут же испарился.
— Даня… привет, — ошарашенно пробормотала я, заключая друга в объятия. Он обмяк всем телом, повиснув на мне, и тихо шмыгнул носом.
— Никусик, я не знаю, что мне делать, — с отчаянием простонал он, еле слышно всхлипывая.
Оцепенение сковало меня, разум отчаянно метался в поисках объяснений, но тщетно. Вырвавшись из его объятий, я впустила Даню в квартиру. Он, как бывалый, скинул черные ботинки с шипами, тут же облачился в мои розовые тапочки-зайчики и рухнул лицом в диванную подушку.
Без лишних слов я заварила чай с лимоном и поставила его на журнальный столик к моему кофе, а сама, присев рядом на краешек дивана, коснулась его плеча.
— Что случилось?
Он перевернулся, утирая одинокую слезу. Медленный вдох, выдох.
— Мне негде жить, — прошептал он, промокая покрасневшее лицо розовым рукавом свитера.
Молчаливый вопрос застыл в моем взгляде, но я ждала продолжения. И Даня рассказал.
— Вчера, пока мы были в клубе, у нас дома снова прорвало трубу. Затопило два этажа. Сосед уехал к родителям на выходные. Когда я вернулся, у дома уже стояло МЧС, и был такой переполох… Соседи в панике выносят вещи. Арендодатель решил, что это мы виноваты, и взъярился, таскал меня, как котенка за шкирку, — трагическим шепотом делился он, пока я, подперев щеку рукой, слушала.
День с самого утра пошел наперекосяк, и я уже с тихим ужасом ждала вечера.
— Но он же знал, что вы трубу чинили?
— Да в том-то и дело! Я хотел показать ему бумагу о ремонте, но она, как и все мои вещи, превратилась в мокрую тряпку.
Даня схватился за голову, стараясь унять подступающую истерику.
— А дальше? — спросила я, беря в руку кружку с кофе и не спуская с него глаз.
— А дальше… Он велел собрать воду и вещи. Орал так, что, казалось, убьет. Ему теперь ремонт в трех квартирах делать. Спасибо хоть, счет не выставил… Хотя что с нас, студентов, взять? — отчаянно усмехнулся он, махнув рукой.
— А где сейчас твои вещи?
— Там… — выдохнул он, расширив глаза.
Я громко поставила кружку обратно на столик.
— А что они там делают-то? — я теряла терпение, и без того скверное утро грозило превратиться в катастрофу.
— А куда мне их девать? У меня срок до послезавтра, чтобы квартиру найти и съехать, да еще и этого соседа-ботаника дождаться надо, он вообще ни сном, ни духом, что происходит, — оправдывался Даня.
Пяти секунд хватило, чтобы решение созрело окончательно.
— Собирай вещи и переезжай ко мне, — отрезала я, всучив ему горячую кружку. — Сначала чай, потом дуй домой, а завтра, как разгребешься со своим горе-соседом, милости прошу.
Даня, казалось, воспрял духом, глаза его засияли, но лишь на мгновение. Тень грусти омрачила просветлевшее лицо.
— Никусь, спасибо тебе огромное, но это же твоя квартира… Она же маленькая, тебе будет неуютно со мной, — пробормотал он, и я легонько шлепнула его по ноге.