Она была прекрасным человеком. Но она была человеком из другой истории. Нашей общей истории, которая давно закончилась, а мы всё ещё перелистывали её пустые страницы, делая вид, что пишем новую главу.
Я видел, как она старается. Как подбирает салфетки под цвет скатерти, как заботится о чужих детях, как хочет понравиться моему отцу. Она вкладывала в наши «отношения» всю себя, а я вкладывал лишь чувство долга и вины. Я был для неё проектом, главой её будущей сказки. А она для меня — напоминанием о том, кем я должен был стать, и насколько я не соответствовал этому идеалу.
Развестись с человеком, который тебя предал или оскорбил — легко. А как развестись с человеком, который тебя любит? Который искренне верит в тебя? Который просто... другой? Как сказать ей, что её мир, такой правильный и благоустроенный, для меня — золотая клетка? Что её любовь, такая тихая и заботливая, меня медленно убивает своей бесконечной глубиной, в которой я не могу дышать?
Она заслуживала человека, который смотрел бы на её старания с восхищением, а не с тихим ужасом перед предопределённостью всего. Который хотел бы того же самого: тихих вечеров, планов на ремонт, детей. Я не мог дать ей этого. Я мог только изображать, всё лучше и лучше надевая маску «нормального» парня, пока под ней не начал задыхаться.
Выбор был не между плохой и хорошей. Выбор был между ложью, в которой будет комфортно ей, и горькой правдой, которая будет больна для нас обоих, но хотя бы будет правдой.
И глядя на неё, такую хрупкую и поглощённую своими пакетиками, я понимал, что причиню ей боль, сравнимую с той, что когда-то перенёс сам. И это знание съедало меня изнутри. Я был не героем, а палачом, приговорённым разрушить самый светлый и добрый мир, который знал, — просто потому, что не мог в нём жить.
— Что ты делаешь? — спросил я, наконец отбрасывая свои мысли и оглядывая этот творческий беспорядок.
— Решила сделать каждому ученику небольшой подарок от себя. Родители, конечно, уже заказали кульки с конфетами, но хочется добавить что-то полезное для учёбы, — ответила она, сортируя в каждый пакетик открытку, карандаши, линейки с ластиками и несколько конфет с мандаринами.
— Как здорово, — устало произнёс я, опуская сумку на стул.
— Всё-таки Новый год — самый лучший праздник, жаль только, снега нет, — мечтательно проговорила она, завязывая бантики из лент на уже упакованных пакетиках.
— Новый год — новое начало… — словно размышляя вслух, протянул я, глядя в одну точку.
— Именно! Поэтому в новогоднюю ночь мы собираемся в доме моих родителей, чтобы наконец объединить наши семьи. Я так хочу познакомиться с Надеждой Павловной, — она повернулась ко мне и, заметив мою рассеянность, легонько наступила на ногу. — Марк? Ты же помнишь про ужин, да?
— Да, помню, — ответил я, и в голове снова всплыли слова Петра: «Реши всё до Нового года и покончи с этим».
— Ты какой-то задумчивый в последнее время, — произнесла она, откусывая кусочек скотча.
Если бы она знала, что я творю, вряд ли была бы так добра ко мне… Я врал ей, и очередная ложь сорвалась с моих губ.
— Всё нормально, просто очень устал, — выдавив подобие улыбки, я снова взял сумку и пошёл в комнату. — Тебе помочь? — крикнул я, доставая телефон из кармана брюк и кладя его на тумбочку у кровати.
— Нет, мне немного осталось. Тебе разогреть еду? — донеслось в ответ сквозь шелест бумаги.
Аппетита не было. Не помню, когда вообще нормально ел, помню только бесконечные кружки кофе на работе и дома. Знал, что это неправильно, но не мог себя заставить, постоянно находясь в стрессе.
Стоя под прохладным душем, я не чувствовал облегчения. Опершись руками о холодную плитку стены, я принимал удары воды, обрушивающиеся на спину. В голове снова всё завертелось. Если я не решу эту проблему, конечно, не умру. Благоволина продолжит избегать меня и делать вид, что ничего не случилось, и я тоже последую её примеру.
В детстве я часто мечтал о тайной суперспособности, которая могла бы мне сейчас пригодиться. Чтение её мыслей очень бы помогло, но, увы, мы живём не в фантастике, нас окружает суровая реальность, в которой я вёл себя далеко не лучшим образом.
Когда с душем было покончено и я оказался в кровати, на удивление, уснул моментально, даже под шум из кухни. Эта неделя выпила из меня все соки. Я вспомнил, как мучился две недели перед тем, как признаться Лине в чувствах, но, проведя параллель, понял, что те волнения даже близко не стояли с этими, омрачёнными чувством вины.
Усталость сгребла меня в объятия сна быстро и безжалостно, но наутро, подгоняемый муками совести, я вскочил с постели едва рассвело. Лина всё ещё сладко спала, закутавшись по шею в одеяло. Раньше я обнимал её и грел теплом своего тела, а теперь мы спали на кровати словно каждый на своей территории. Лежать не было смысла, поэтому я накинул футболку и, стараясь не шуметь, проскользнул на кухню с телефоном и ноутбуком, закрыв за собой дверь. Восемь утра. Рано. Слишком рано для звонка, который я столь решительно запланировал. Придётся ждать. С этой мыслью я поставил чайник и погрузился в тягостное ожидание.
Ещё никогда два часа в моей жизни не тянулись так долго. Три выпитых кружки кофе, разобранная электронная почта, ответы на письма студентов и заказчиков дипломных работ и даже несколько сыгранных футбольных матчей на телефоне. Я ждал как мог, но даже сейчас не был уверен, что она проснулась и ответит на мой звонок. И всё же, собрав волю в кулак, я взял телефон, открыл контакты и нашёл заветную букву «В». Номер, вбитый просто так, на всякий случай.
Пару недель назад в деканате наша почтенная архивариус разбирала завалы документов, рассортировывая их по папкам. Среди прочих обнаружилась стопка личных дел новоиспечённых студентов. Сопротивляться искушению не было ни сил, ни желания. Воспользовавшись педагогическим положением, я выудил из общей массы несколько листов, среди которых, конечно же, оказалось дело Вероники. Имена и контакты родителей, домашний адрес, перечень наград и прочая, казалось бы, незначительная информация… Но главное — номер телефона, на который теперь я нажимаю.
Каждый гудок был как стук моего сердца, которые я отсчитывал, а те, в свою очередь, стали реже.
Один гудок… два гудка… три гудка…
Она не ответит. Возможно, она спит или занята, а может, она из категории людей, которые не отвечают на незнакомые номера. Камень, который был на моих плечах, не свалился вниз, он упал куда-то, где желудок, оставляя после этого неприятное ощущение.
Четвёртый гудок…
Это бесполезно. Я, сжав смартфон, медленно начал убирать его от уха, как вдруг из динамиков донеслось тихое, волнительное:
— Алло?
Глава 19
Вероника
— Вот ты жук! — воскликнула Лиля, швыряя маленькую декоративную подушку в Даню, который колдовал у плиты, наполняя мою студию незнакомыми ароматами трав и специй. — Все-таки переехал сюда, да еще и раньше меня!
— Детка, ты думаешь, я специально устроил потоп в чужой квартире, чтобы заполучить это уютное гнездышко? — обернулся он к нам, а потом притворно задумался. — А что, звучит и правда, как план!
Мы дружно расхохотались. В эти выходные мы вчетвером праздновали уже второе новоселье в моей скромной студии. Меня удивляло, с какой скоростью мое жилище обретает популярность и наполняется гостями. Даня сразу захватил мою мини-кухню для отработки своих кулинарных шедевров, заверив меня, что теперь он главный в этом пространстве, а я была совсем не против. Рядом с ним, у стола, Глеб ловко открывал бутылку шампанского, оживленно переговариваясь. Несмотря на то что они казались совершенно разными, они нашли общий язык. Не друзья навек, конечно, но как минимум приятные собеседники. Мы же с Лилей сидели за столом, расправляя сервировочные салфетки.
— Ну что, узнала? — тихо шепнула я подруге на ухо. Этот вопрос не давал мне покоя целую неделю.
— Я и так, и эдак к нему подбиралась: с вопросами, намеками… Но он ни в какую не признается. Сказал лишь, что это мужские дела, и все.