— Так, ладно, ещё не время! Потом обсудим, — её голос прозвучал твёрдо. — А сейчас — ещё по одной и на танцпол! Я именинница, и ты не можешь мне отказать! — она потрясла меня за плечи, и я, конечно же, с улыбкой кивнула.
Но алкоголь, как ни старался, не мог заглушить ту глухую, ноющую боль и тягу внутри — к человеку, которого я не видела так долго. Страх снова поднимал голову: а что, если своим побегом я дала ему понять, что между нами всё кончено? Что я ничего не чувствую? А что, если он решил, что я слишком незрелая для таких серьёзных чувств, и он ошибся во мне? А что, если он уже... смирился?
Внезапно в клубе стало непривычно тихо. Музыка смолкла, и лишь гул голосов витал в воздухе.
— Минуточку внимания! — раздался знакомый голос.
Я повернула голову и обомлела: на месте диджея у пульта с микрофоном в руке стоял... Даня. Вся энергия клуба, все взгляды мгновенно приковались к нему.
— Сегодня мы отмечаем день рождения одной из моих лучших подруг — вон той очаровательной брюнетки в синем платье! — он театральным жестом указал на смущённо улыбающуюся Лилю. Зал захлопал, засвистел. — Парни, если что, она свободна, я здесь исключительно на правах друга! — добавил он, поднимая ладони и вызывая волну смеха. Лиля лишь с укором махнула на него рукой.
— Так вот, — Даня продолжил, его голос стал серьёзнее, — ты знаешь, как я тебя люблю, я ведь даже подарил тебе золотые серёжки! Но! Я хочу, чтобы прямо сейчас прозвучал хит этого лета, который ты обожаешь. Диджей, сделай имениннице подарок!
Парень в наушниках кивнул, и Даня, обернувшись к залу, крикнул так, что содрогнулись стены:
— Я уверен, вы все знаете эту песню! Предлагаю всем выйти на танцпол и спеть её вместе с нами!
Толпа взревела от восторга. Люди хлынули из-за столиков, образуя единое пульсирующее море.
— Ну что ж... — Даня сделал паузу для драматизма. — «Reborn»!
Зал взорвался одобрительным рёвом. Даня вернул микрофон владельцу и спрыгнул с возвышения, пробираясь к нам сквозь толпу.
Первые же ноты песни, похожие на церковный хорал, пронзили меня насквозь. Этот трек зацепил меня с первого же летнего прослушивания на Кипре. Я тогда сразу отправила его Лиле, и она зациклила его на неделю, снимая под него бесконечные видео. Да, Майли Сайрус умела писать великие хиты, глупо это было отрицать. Сейчас эти слова о возрождении, о втором шансе, о том, чтобы сжечь прошлое и начать с чистого листа — они били прямо в цель, в самое больное место.
— Ну, малыш, это было очень мило, — обняла его Лиля, вытирая подступившие слёзы радости. Её голос дрогнул, но в глазах сияла безудержная благодарность.
— Никаких слёз! — Даня мягко тряхнул её за плечи, его лицо светилось счастливой улыбкой. — Допевай и идём танцевать! Это же твоя песня!
Стоит отдать Лиле должное: она была на высоченных каблуках-шпильках и всё равно умудрялась в них не просто стоять, а отплясывать так, будто родилась в них, несмотря на изрядную долю алкоголя в крови. Она снова вцепилась в мою руку и потащила на самый эпицентр танцпола, и мы обе полностью отдались оглушительным, пронизывающим ритмам.
Песня и правда трогала до слёз. В ней пелось о перерождении, о том, как любовь возносит к самым небесам, и это было невероятно красиво — мощный вокал, идеально подобранный бит, который отзывался вибрацией в груди. Мы дурачились, как дети: на припевах наклонялись друг к другу, а затем взмывали руками вверх, подхваченные общей энергией толпы. Люди вокруг, незнакомые друг с другом, кричали слова хором, словно это был их личный гимн свободы и надежды.
Даня кружился вокруг нас в своей фиолетово-галактической рубашке, которая под неоновыми лучами словно пульсировала. В его руке по-прежнему красовалась рюмка, из которой он время от времени делал глоток, не прекращая движения. Вокруг царила чистая эйфория.
Я обожала музыку. Не просто приятный фон или набор мелодичных битов, а именно такую — которая проникает под кожу, заставляет мурашки бежать по спине и вызывает дрожь в коленях. А то, что вокруг нас сотни незнакомых людей были на одной волне, пели одни и те же слова и чувствовали то же самое — сводило с ума. В самом лучшем смысле этого слова.
Музыка нарастала, бит становился всё мощнее, и толпа вокруг подхватила припев, крича его хором. Лиля и Даня, обнявшись, подпевали, закрыв глаза. А я стояла среди этого безумства с чувством, что вот оно — тот самый момент истины. И он звучал саундтреком к моей жизни.
Этот вечер был идеален. Эта песня была идеальна. Мои друзья были идеальны. Я смотрела, как Лиля полностью отдаётся танцу — то играючи толкала меня, то сцепляла наши руки в едином порыве. Но когда припев подходил к концу, она вдруг вцепилась в мои плечи и с хитрой, заранее спланированной улыбкой резко развернула меня на сто восемьдесят градусов — лицом к выходу из клуба.
И в этот момент, когда музыка перешла в медленный, пронзительный проигрыш, я увидела его. У двери, озарённый неоновым светом вывески, стоял Марк. Рядом с ним был его друг, лицо которого было мне смутно знакомым. Сердце заколотилось бешено, словно пытаясь вырваться из груди. Руки задрожали, а во рту мгновенно пересохло.
Он был здесь.
Он стоял и смотрел прямо на меня — взглядом тяжёлым, прямым, без намёка на улыбку. А через секунду, не отводя глаз, он начал идти. Неспешно, но уверенно. Прямо на меня.
Паника. Да, паника ударила в виски, смешавшись с дикой, иррациональной радостью. Это был первый раз, когда я видела его после той ночи. И то, что я видела, мне безумно нравилось.
Он выглядел непривычно. Простая чёрная футболка, обтягивающая торс и открывающая вид на часть его татуировки на руке, тёмные брюки и обычные белые кеды. Он выглядел как обычный парень, зашедший в бар выпить пива. Никакой строгой рубашки, никакой формальности. Даже его волосы, обычно идеально уложенные, были слегка взъерошены, будто он только что провёл рукой по ним.
Красивый. До умопомрачения. До невозможности.
Пока он приближался, я стояла, вероятно, с глупо открытым ртом, не в силах оторвать от него взгляд. Люди вокруг инстинктивно расступались, чувствуя напряжённость момента. И когда между нами оставалось всего несколько сантиметров, он остановился.
В этот самый момент в песне прозвучало то самое слово, пророческое и неумолимое, словно приговор:
— REBORN! — голос Майли Сайрус, мощный и пронзительный, взметнулся под сводами клуба, и сотни голосов вокруг подхватили это слово, сливаясь в единый, оглушительный крик надежды и освобождения.
Люди, образовавшие вокруг нас непроизвольный круг, поднимали руки, скандируя это слово как мантру, как обетование нового начала. Их лица, освещённые неоном, были обращены к нам, и в их глазах читалось не любопытство, а что-то большее — сопричастность, поддержка, почти благословение.
Марк смотрел на меня, и было невозможно понять, о чём он думает. Его лицо было каменной маской, отполированной до ледяного блеска. Он смотрел с высоты своего роста, а я вдруг остро ощутила, как мала стала под тяжестью вины и тоски, копившихся все эти месяцы. Или он просто вырос в моих глазах до титанических размеров?
— REBORN! — прозвучало во второй раз, громче, настойчивее, превратившись в коллективный вопль всей толпы. Мои ладони стали ледяными и влажными, а сердце колотилось так, будто рвалось не из груди, а из самой глубины моей души, требуя выхода. Глаза в глаза. Несколько сантиметров. Два с половиной месяца молчания, боли и вопросов без ответов.
В голове резко щёлкнуло: как он здесь оказался? Лиля! Я попыталась мысленно найти её хитрющий взгляд в толпе, но не могла оторваться от этих серых глаз, что впились в меня с огромной силой.
— REBORN! — в третий раз это слово прокатилось по залу, как удар гигантского колокола, возвещающего о конце и начале одновременно. Люди замерли, затаив дыхание. Музыка перешла в финальный, пронзительно-красивый проигрыш, где пелось о любви, способной воскресить из пепла.