Ярик открыл рот, чтобы парировать, но Лиля была быстрее.
— И знаете, что самое обидное? — она наклонилась к нему чуть ближе, понизив голос до конспиративного шёпота. — У вас явно есть потенциал. Слышно же, что аппаратура хорошая. Но вот программное обеспечение… — она многозначительно постучала пальцем по своему виску, — …требует обновления. Сильно устарело.
Ярослав замер с открытым ртом, полностью обезоруженный. Он явно привык к тому, что фраза «я работаю в звукозаписывающей студии» производит впечатление. Но не на ту, кто с детства явно разбирается в нотах лучше, чем в куклах.
Я смотрел на своего друга и чувствовал, как по моей спине ползёт знакомый, леденящий стыд. Так нелепо ещё никто не подкатывал к девушке. Неловкость ситуации усугублялась в геометрической прогрессии от осознания, что она — студентка, я — её преподаватель, а он — мой лучший друг, который сейчас на глазах у половины клуба пытается впечатлить её… абсолютным слухом и работой в звукозаписи.
Боже. Ярик. Мой великий, неповторимый, социально неловкий Ярик. Он редко флиртовал, и когда пытался, это напоминало попытку собрать мебель по инструкции на неизвестном языке — вроде все детали на месте, а получается стул на трёх ножках, который развалится, если на него посмотреть. Мы с друзьями до сих пор вспоминаем, как он на выпускном, пытаясь сделать комплимент девушке-диджею, выдал: «У тебя сведение такое… ровное. Прям как линия горизонта. Без искажений». Её лицо в тот момент было шедевром немого кино.
И вот он снова в своей стихии. Я мысленно готовился к худшему. К тому, что он сейчас начнёт рассуждать о динамическом диапазоне её голоса или предложит «засемплировать её смех».
Но то, что сделала Лиля, превзошло все мои самые страшные ожидания. Она не просто отвергла его — она провела над ним виртуозную хирургическую операцию своим остроумием, аккуратно извлекла его мужскую уверенность, показала всем присутствующим и положила обратно уже в смятом виде.
Когда она постучала пальцем у виска, намекая на его «устаревшее программное обеспечение», я почувствовал, как сжимается всё внутри. Это был не просто провал. Это было фиаско с капитуляцией. Ярик стоял с открытым ртом, и по его лицу было видно, что его внутренний компьютер как раз и выдал синий экран смерти.
В глазах Вероники я прочитал смесь восхищения и ужаса. Она прикрыла рот рукой, но по дрожащим уголкам губ было ясно — она изо всех сил старается не рассмеяться. И не над ним. Над ситуацией. Над тем, как безнадёжно и комично столкнулись два этих мира — её безупречная, острая подруга и мой техно-медведь с золотым сердцем, но деревянным языком. Ярик молчал. Но впервые за всё время знакомства с ним я увидел в его глазах очарование.
Я лишь тихо вздохнул, поймал взгляд Вероники и едва заметно мотнул головой в сторону выхода. Наше присутствие здесь только усугубляло пытку. Лучшее, что мы могли сделать — это дать им закончить этот… диалог наедине. Или чтобы Ярик хотя бы сохранил остатки своего достоинства, когда мы отвернёмся.
Тяжёлая дверь клуба закрылась за нами, отсекая от нас лишних людей и позволяя остаться нам наконец наедине. Мы шли за руку на парковку к моей машине. Но даже здесь, сквозь глухие стены клуба пробивался ровный, навязчивый гул басов. Он отдавался в висках, смешиваясь с бешеным ритмом собственного сердца. Я шёл, не отпуская её руки, и краем глаза рассматривал её профиль в тусклом свете уличных фонарей. Растрёпанные ветром волосы, размазанная помада, счастливое, немного потерянное выражение лица. Она была прекрасна в этом лёгком хаосе.
— Ты невероятно красивая, — вырвалось у меня, голос прозвучал низко и с хрипотцой. Сказать, что без платья она выглядит намного лучше, я, конечно, не посмел, но мысль настойчиво крутилась в голове, добавляя жару в кровь.
— Я надеюсь, Лиля не обидится на меня за то, что я ушла и оставила её там с Ярославом, ведь мы отмечали её день рождения, — Вероника наконец нарушила тишину, и в её голосе звучала лёгкая, счастливая усталость. — Твой друг… необычный, — она сказала это с примесью смеха. — Надеюсь, он не загрузит её, иначе ему не поздоровится.
Я фыркнул, проводя большим пальцем по её костяшкам.
— Ярик у нас дотошный технарь, но в случае с Сизовой, это она его или доведёт до белого каления, или… переформатирует под себя. Второе, пожалуй, страшнее.
Мы подошли к машине. Я открыл ей дверь, и она скользнула на пассажирское сиденье так естественно, словно это место было всегда её. Заведя двигатель, мы выехали на ночную дорогу, которая простиралась мимо леса. Окна были опущены, и тёплый ветер, врываясь в салон, трепал волосы.
Я старался смотреть исключительно на дорогу, но всё моё внимание было приковано к другому. К тому, как пышная бордовая юбка её платья вздымалась от порывов ветра, обнажая стройные загорелые ноги. Сначала она пыталась её придерживать, потом сдалась, откинулась на сиденье и зажмурилась, подставив лицо ветру.
Это было выше моих сил.
Я резко свернул в первый же съезд, ведущий в лес, глухо ударил по тормозам и, подняв стекла, заглушил двигатель. Внезапно наступившая тишина оглушила. Слышен был только ветер за окном и наше неровное дыхание.
— Я не могу больше терпеть, — с отчаяньем сказал я ей, поворачиваясь к ней. В её глазах мелькнуло удивление, но не испуг.
Я не стал ждать ответа. Мои пальцы вцепились в её волосы, а губы грубо прижались к её губам. Этот поцелуй не имел ничего общего с театральным жестом в клубе. Он был диким, жадным, полным отчаяния и долгожданного разрешения.
Я чувствовал вкус её помады, сладкой текилы и чего-то неуловимого, что было сугубо ею. Одной рукой я продолжал держать её за затылок, а другой скользнул по её ноге, подбираясь под вздымающуюся от ветра ткань платья.
Она ответила мне с той же страстью, впиваясь пальцами в мои плечи, её дыхание срывалось на короткие, прерывистые вздохи.
— Марк… — прошептала она, отрываясь на секунду, и её голос звучал хрипло и непривычно низко.
Я не дал ей договорить, снова захватив её рот своим, более нежно теперь, но с не меньшей настойчивостью. Мои пальцы рисовали круги на её коже выше колена, и я чувствовал, как она вздрагивает от каждого прикосновения.
Отстегнув ремень безопасности, я одним движением отодвинул своё кресло как можно дальше назад. Пространства стало чуть больше.
— Иди сюда, — голос сорвался на низкий, тёмный шёпот. Я взял её за талию и легко приподнял, пересаживая к себе на колени лицом ко мне. Пышная юбка платья распласталась вокруг нас, как лепестки тёмного цветка.
Она оказалась так близко, что я чувствовал тепло её тела сквозь тонкую ткань своей футболки, слышал каждый её прерывистый вздох. Я притянул её к себе, ощущая, как её бёдра прижимаются ко мне.
— Я надеюсь, я правильно истолковал твой поцелуй в клубе, — прошептал я, касаясь губами её виска, затем мочки уха. Мои пальцы медленно скользили по её спине, ощущая под тонкой тканью каждый позвонок. — Это значит «да»?
Она запрокинула голову, обнажив шею, и её голос прозвучал глухо, со стоном.
— Ты всё правильно понял… Это было «да» с самого начала. Я твоя.
Этих слов было достаточно. Я снова накрыл её рот своим, продолжая целовать, исследовать, вкушать, вспоминать и заново узнавать. Одной рукой я поддерживал её за шею, а другой медленно, почти благоговейно, стянул бретельку платья с её плеча.
Кожа на её ключице была удивительно нежной, бархатистой. Я прикоснулся к ней губами, чувствуя, как учащённо пульсирует кровь в её венах.
— Я столько раз представлял этот момент, — признался я, перемещаясь к другой бретельке. — Но реальность… в тысячу раз лучше.
— А я думала, что ты разочаруешься, — её пальцы вцепились в мои волосы. — Подумаешь, что я глупая, незрелая девчонка, которая не понимает…
— Ты — совершенство, — перебил я её, отводя лицо и заглядывая прямо в глаза. В них плескалось тёмное море, полное тайных желаний и отданной себя. — Я хочу, чтобы ты ещё раз повторила, что моя.