Мы один за другим с удовольствием поднялись во весь рост, вглядывались в потолок, но он оказался настолько высоким, что только угадывался.
Зажгли еще два факела и пошли вперед.
— Обрыв, — предупредил Володя.
Кто-то сбросил камешек и радостно воскликнул:
— Не больше сажени! Давай веревку!
Веревку привязали не то к крупному сталактиту, не то к камню и спустились вниз.
Нас ожидала новая зала, еще просторней первой. Ее потолок был весь в сталактитах.
— Вперед! — скомандовал я.
Но куда вперед? Во тьму? В полнейшую неизвестность? А как же тот камень над входом? Не свалится ли он от наших громких разговоров?
Нет, эти мысли тогда не приходили в голову. А появились они много позже, с годами, и при воспоминании о том камне мурашки пробегают по спине…
Мы спустились еще ниже — аршина на полтора, потом еще на полтора аршина… А залы все новые и новые. Одна просторней другой.
Вдруг послышался глухой шум. Мы прислушались: вода! Вода где-то в преисподней, вода где-то в центре земного шара!
Володя и Сеня посветили своими факелами. Однако свет их потонул в сплошном мраке.
— Овраг, — определил кто-то из нас.
Вода шумела где-то внизу — далеко внизу, под ногами. Видимо, мы стояли на краю подземной пропасти. Стояли молча. А река под нами все шумела, как на перекате, изливалась негромким водопадом.
— Дальше нельзя, — сказал я.
— Да, конечно, — согласились со мною друзья.
Я вдруг заторопился назад: то ли меня обуял страх, то ли неожиданно заговорила вполне естественная инстинктивная предосторожность.
— Сталактитов мало, — с сожалением сказал Володя.
— Внизу наверняка больше, — предположил Женя.
— А здесь прохладно, — заявили двое Жор.
Да, надо возвращаться. И возвращение на свет божий было несколько поспешным, но не походило на бегство. Перед тем как выползти наружу, мы решили доесть свою скудную еду.
— Здесь жуется лучше, — сказал Женя.
Ползли мы почти в том же порядке, как вползали в эту странную, почти без входа и выхода пещеру — настоящий подземный дворец, однако дворец малоприветливый.
Как же мы обрадовались, когда снова очутились на грешной земле! Как мы прыгали и орали при виде солнышка, словно чудом избежали смертельной опасности.
С криком и гиканьем бросились мы в воду. Поливали друг друга мириадами брызг, ныряли в неглубокую, светлую и холодную воду, пили ее горстями и просто так, подставив открытые рты встречному течению.
Небо показалось мне особой, невероятной голубизны, вода — настоящим хрусталем, очень похожим на вазу моей крестной матери Макрины Георгиевны. Зелень из обычной, июльской превратилась в сказочную, изумрудную. А золото солнца и пыль дорожную, тоже золотую, я будто увидел впервые. Все было здесь красиво, и сердце билось от великой радости, от ощущения полноты земного существования.
Солнце стало заметно багроветь. Надо было поторапливаться. Я подумал о папе, маме, бабушке. Стало яснее ясного, что придется держать ответ. Нас наверняка уже ищут на поляне. И, разумеется, не находят. Кто мог вообразить, что мы спустились в преисподнюю и, что ужаснее всего, могли не воротиться оттуда?..
Последние городские кварталы, отделявшие нас от дома, мы одолели бегом. Но как ни торопились, а прибежали затемно.
Бабушка стояла у калитки.
Мама тревожно смотрела с балкона второго этажа на поляну.
Отец возле нее дымил папиросой — признак его чрезвычайной нервозности.
Друзья наши мигом драпанули по своим домам.
Я и Володя обняли бабушку и не выпускали ее из объятий: она-то не даст своих внуков в обиду! Теперь нам с Володей совсем не страшно, и мы одним глазом наблюдали за папой и мамой.
Бабушка целовала нас в макушки и ни о чем не спрашивала, только сильнее прижимала к себе.
ПОСТИРУШКА
— Андреевна-а! Андрев-на́!
Я знаю, кто это кличет маму. Тетя Маруся — вот кто. Приоткрываю один глаз: конечно, рановато, но ведь тетя Маруся как раз-то и является в самую рань — ни свет ни заря. Потому что постирушка у нас — так сказала вчера мама.
Я не терпел ни стирок, ни постирушек. Мама употребляла уменьшительное только для того, чтобы не портилось настроение у отца: он тоже не любил стирку, потому что в тот день все шло у нас вверх дном.
Володя дрыхнул напротив меня. Или делал только вид. Потому что тетя Маруся могла разбудить даже спящего богатыря. Знает хитрец Володя, что придется таскать ведра с водою со двора, что напротив нас. Таскать через улицу, в то время как Женя, Сеня, Жора, еще раз Жора, Саша и другие пацаны играют, беснуются, словно назло нам.