Мама отвечает:
— Иду! Иду, милая, дорогая…
Маруся берет быка за рога прямо с ходу:
— А где зола, Андрев-на́?
— У моей мамы.
— Фотинэ Николав-на́!
Бабушка, как видно, держит мешок с золою прямо за пазухой. Я слышу, как она успокаивает Марусю: дескать, здесь она, зола бесценная! (Я хорошо знаю — сам видал! — как мешок с золою кладут в бак для варки белья.)
— А где дрова, Андрев-на́?
— Под лестницей, Маруся, милая ты моя…
Мама торопится вниз, она непременно должна как следует приветить Марусю — давнишнюю знакомую прачку.
У прачки все лицо в оспенных щербинках, руки у нее чистые-чистые от каждодневного полоскания в мыльной воде. Она спрашивает:
— Жора-Володя здоровы?
— Здоровы.
— Они принесут воды?
— Конечно, конечно, Маруся, дорогая моя.
Не дай бог, если Маруся обидится на что-нибудь — ее тогда и калачом не заманишь. По крайней мере месяца два…
Пока мама раскладывает костер во дворе, а бабушка тащит треногу и бельевой бак, Маруся всему двору сообщает последние городские новости:
— Вчера обокрали нашу соседку. На базаре. Все деньги стибрили.
Кто-то отзывается:
— Ох, ох, ох, бедная!
— В зеленном ряду…
— Все жулики там околачиваются, — говорит бабушка Фотинэ.
— А в мясном еще хуже.
— Куда хуже?
— Грека Мавриди ножом пырнули?
— Парикмахера?
— Нет, продавца «соук-су».
— Ох, ох, ох, бедный!
— А один гудаутский абхазец вылил бочку вина прямо на землю. Ну, ведер десять… Вот мой крест!
— Как? Зачем?
— Обиделся, — продолжала Маруся. — Кто-то сболтнул, что вино кислит.
— Ну и черт с ним! Пусть не продает кислое вино. — Бабушка всегда стоит за честность во всем.
— Кислое? — возразила Маруся. — Вино как мед! Клянусь своим здоровьем, Фотинэ Николавна. Вот мой крест!
Марусины сообщения очень интересны. Я высовываю голову из-под одеяла, а Володя наоборот — зарывается куда-то глубоко-глубоко. Вот черт! Он думает, что только он один умный.
— Володя, — говорю я, — надо вставать…
— Ох! — восклицает Маруся громогласно. — Совсем из головы вышибло: а ведь драка была вчерась.
— Где, где, Маруся? — Это спрашивает один дядя по имени Тара́ш, бывший князь. У него усы черные-пречерные и стоят торчком. Усы, говорят, он красит какой-то персидской краской.
— Слышишь, Володя? Про драку рассказывают.
— Слышу, — доносится Володин голос.
К нам в комнату входит мама.
— Вы не спите?.. Вставайте понемногу, мальчики, надо воды принести…
Мы сегодня не идем в иллюзион и поэтому не очень хочется таскать воду. Другое дело, если бы шел вечером «Тарзан» (третья серия)…
Мама стоит над нами. Потом гладит нам головы:
— Ведра внизу, мальчики…
И уходит.
А Маруся тем временем изображала драку, громко что-то выкрикивала, подражая драчунам…
Я сажусь на кровать, некогда принадлежавшую офицеру английских колониальных войск. А Володя вскакивает и — уже одет! Он говорит:
— Я принесу десять ведер — и все! А потом ухожу.
— Куда?
— На кудыкину гору.
Я знаю: это он нарочно. Куда пойдет без меня? Хотя всякое бывает, и осел летает. (Это уличное, очень смешное присловье.)
Маруся, помогая маме раздуть огонь под треногой, сообщает всему миру о том, какой она аджа́п-санда́л приготовила не далее как вчера.
— Баклажаны нарезала, помидоры тоже, картошки… И много-много перца…
— А соли? — интересуется кто-то из женщин.
— Соль я кладу чуть-чуть.
— Нет, Маруся, это не годится. Соль надо класть по вкусу.
— По вкусу, но потом. После!
— Нет, нет! Соль надо класть сразу же. Разве можно иначе?
— Слышите, Фотинэ Николав-на́? Она учит, как соль ло́жить.
— Сначала — соль… — не унимается ее «оппонентка».
— А потом?
Я живо представляю себе: Маруся подбоченилась.
— Что — потом?
— Потом аджап-сандал муж тебе на голову выльет!
— Нет, не выльет!
Мама привносит умиротворяющую прохладу в горячий громкоголосый спор:
— Можно — до, а можно — после.
Володя говорит мне:
— Я знаю, когда надо класть соль.
— Так скажи.
— Не скажу. Принесем воды — тогда и скажу.
Это он нарочно, чтобы подразнить меня. Я выхожу на балкон и вижу Марусю посредине двора, а из всех окон, как в цирке, любопытные женщины на нее глазеют.
Мама кладет нам в рот по ириске, как ласточка еду своим птенцам.