— Выйди-ка да запрись, бабка, покрепче, и никого не пускай!
С улицы летит гудок, заставляет его поторопиться. Машина фыркнула, уехали.
Выходит Лявоновна в сенцы и даже присела от ужаса:
— О боже милостливый, сохрани и помилуй!
Такие страшилища лежат на полу: черные, волосатые, с оскаленными зубастыми мордами, с большими острыми клыками — два матерых кабана-секача, отродясь таких не видела.
Возвернулись мужики быстро — Ерка, Пашка и Жорик-шофер: надо кабанов обрабатывать. Все трое уже подвыпивши — значит, где-то успели повечерить. А Ваник куда-то завеялся. Не один раз ругнув его, приятели втаскивают в хату добычу — одного секача да другого. Если б не надо было таиться, обсмолили бы их на костре, а то надо шкуру драть. Наточили ножи, приготовили тазки, закурили, нервничают: где же он? Ждать-пождать — нема, ждать-пождать — нема. На дворе все темней, Ерка зашторивает окна, зажигает свет. Делать нечего, принимаются за работу без Ваника. Пашка с Жориком вдвоем кабана дерут, а Ерка один, трудно ему без помощника, матюкается. Тут бы и любого зло взяло. Вдвоем-то как было бы легко: один бы держал, другой бы резал.
Лявоновна то в окно глянет, то на улицу выйдет: «Где же он, нечистый дух?» Увидела мальчишку, идущего вприпрыжку по улице.
— Ваника не видел?
— А он дома. Пришел да как зачнет с братьями бороться! Лежанку у матери развалили…
— А сейчас что делают?
— Снова борются…
Вот шалава! Значит, надолго застрял. Лявоновна спешит вернуться в хату.
— Ера, дай хоть я тебе подмогну!
— Сами управимся! А ты, бабка, пожарь-ка нам свеженинки! — и зятек отхватывает ножом от кабана шматок килограмма на четыре.
Здоровенная есть сковорода у Наташки, на полдюжину едоков. Ее-то Лявоновна и облюбовала. Режет кабанятину и дивится: ведь тоже свинина, а не похоже — в той отдельно мясо и отдельно сало, а здесь и мясо и сало прослойками, жирок желтенький. А как поставила на огонь, дух пошел от мяса ароматный, лесной — известно, кабаны питаются всякими кореньями, желудями, яблоками да грушами дикими.
Те, что вдвоем-то принялись за кабана, быстро с ним справляются, а Ерка все дерет. Дружки, не сговариваясь, оба начинают ему помогать. Разделали, распотрошили. Отрубленные головы Ерка вместе со шкурами бросает к порогу.
— Вот, бабка, еще тебе дело. Утречком по темному отволокешь в речку!
Наконец приходит Ваник. Все на него с бранью:
— Где ты был? Неужели ты не знаешь, что у тебя дело тут!.. На чужом горбу любишь кататься!
— Да не мог я. Был занят.
— Что же ты делал?
— Что делал, что делал… А я дома своих братей в порядок производил!..
Еще на него малость пошумели и вроде бы примирились, приступают к дележу.
— Ему лодыжки! — Ваник кивает на Жорика. И не поймешь, то ли в шутку он это говорит, то ли всерьез. А шофер молчит себе, покуривает, могучий парняка — я тебе дам, спокойный — такого не скоро выведешь из терпения. — Жорику лодыжки!
— Да заткнись ты! — одергивает Ерка бузотера. — Делим всем поровну!.. А почему ему лодыжки? Он такой же участник, как и ты. Кто «виллис» пригнал? Кто привез?.. А если б попутали его с машиной? Враз бы рассчитали!.. И не увиливал от работы… Ну-ка, деляга, хоть сейчас потрудись! — Ерка втягивает тушку на заранее приготовленную доску. — Руби давай, а то на тебя не угодишь. Руби каждую напополам! Ну!
— Руби ты. Твоя рука лучше рубит… Жорику лодыжки!
Ух, как Ерка рассердится, как взял топор и давай сам кабанов разрубать: жах-жах, жах-жах — и того пополам, и того пополам.
— Вот, берите, что хочете! Клади, Ваник, любую долю в мешок! А ты, Жорик, свою долю в мешок клади! Что останется — нам с Пашкою.
Мясо, может, и не совсем еще ужарилось, но Лявоновне показалось, что самое время ставить его на стол, чтоб утихомирились страсти. Расчет ее оказался верным: мужики враз сменили тему разговора, заулыбались, потирая руки, и дележ, видимо, их всех теперь вполне устраивает. Ерка нырнул в сенцы, несет четыре бутылки. А какая же им без выпивки еда. Дружки усаживаются за стол, разливают самогон по стаканам, им не терпится, поспешно чокаются, и, выпив, заработали вилками, похваливая столь знатную закуску. Мило поглядеть, как они за столом угождают один другому, подавая соль, нарезая ломти хлеба, уступая лучшие куски мяса соседу, не забывая своевременно наполнить стаканы — и себе позднее всех. Даже расхохотались к пущей радости Лявоновны, вспомнив, как в прошлом году завалили сохатого, там же, в лесу, его разделали, мясо увезли на велосипедах, а шкуру зарыли: шито-крыто. И вот тебе, наутро заявляется к Пашке лесник: «Собаки кожу таскают, зарыли бы!» Они зароют, собаки ее вытянут, они зароют, собаки ее вытянут. Когда в очередной раз заявился лесник, Пашка даже рассердился: «Да сколько же раз можно ее зарывать!..»