— Ну и что ж, что упаду! А я по ступенечкам — раз-раз-раз — и снова сюда взбегу!.. Мы каждый день с мальчишками отсюда плюваемся…
— Ремня бы вам всем всыпать! Вот я отцу-то скажу!..
Непременно сказать надо Николаю, чтоб место это опасное чем-нибудь заделал…
Выйдя во двор, Лявоновна огляделась — она всерьез замышляла купить по мороженому Вадиковым приятелям, но вокруг никого уже нет, ни Бараняры, ни Витьки Заикастого — ушли в кино.
На улице довольно-таки холодно, сиверко студит. Гуляют они по глухому переулку, где за домами безветренно и тихо. Едят купленные в магазине конфеты, довольны друг другом. Увидят что-либо интересное, стоят, разглядывают. Все мысли Лявоновны сейчас при нем, при внуке, им одним заняты. Слушает его неумолчный лепет, сама молчит, готова исполнить любую его прихоть. Вот он увидел: две собаки в чужом дворе играют — большая и маленькая. Сам остановился и бабушку задержал:
— Баб, смотри, смотри! Это — мамка и сыночек, правда? А где папка?.. Вон-вон какой-то песик побежал. Видишь? Далеко-далеко.
— Нет, не вижу. Зрение плохое, старая стала. А ты глазастый.
— Я вижу все-все — и небо, и тучи, и деревья, и вон тот столбик, что далеко-далеко на горе. А вот комарика, который сидит у него на макушке, не вижу…
Вскоре набежала туча, с неба закапало, и они заспешили домой — мимо кино и киосков, мимо троллейбусов и машин, идущих сплошным потоком. Вадик расхныкался: не хочется ему домой, а что поделать, если непогода гонит. Остановил он бабушку напротив милиционера, стоящего с полосатой палкой на перекрестке, просит чуть ли не со слезой:
— Баб, скажи дяде милиционеру, чтоб дождику идти запретил!
И, уже плачущего, она подхватывает его на руки, уносит домой.
Вновь содрогнулась всей душой, поднявшись на свой этаж и глянув вниз с того места, где Вадик легко просовывается за перила. Бога надо благодарить — за то, что сохранил малыша целым и невредимым.
Дома никого еще не было. Они посыпали петуху пшена и хлебных крошек, сами пообедали, затем прилегли спать, каждый на своей постели.
В коридоре раздались звонки, малому сон перебили.
— Баб, кто-то по телефону звонит!
— Я сейчас!..
Как люди разговаривают по телефону, Лявоновна видела в колхозном правлении: ручку надо крутить и трубку снимать, сама же дела с ним никогда не имела. А тут аппарат какой-то незнакомый, совсем не понять что к чему. Подождала: может, бросит звонить. Нет, не бросает. Звонит, чертяка, и звонит. Трубку подняла, из нее голос какой-то незнакомый: «Мама!.. Мама!..» Положила молча и осторожно ее на прежнее место, и тот, что в трубке, сразу замолчал.
— Кто звонил? — спрашивает Вадик.
— Да так, дурачок какой-то. Заладил: мама да мама. Видно, не туда попал…
Только прилегла, вновь телефон трезвонит. Вышла, подняла трубку: все то же. Теперь трубку положила не так уж осторожно, даже резко и сердито.
— Зачем они телефон-то этот завели, только спать не давает!
Внук опять интересуется:
— А это кто звонил?.. Тот же дурачок, да?
— Тот же. Спи, спи!..
К вечеру вернулись Николай и Невка. Зять спрашивает, не звонил ли кто. Лявоновна поспешила сперва высказать свое недовольство телефоном, дескать, одно беспокойство с ним, потом уже ответила:
— Два раза звонил ктой-то. Одно свое заладил, как дурачок: мама да мама, мама да мама!
— А ты молчала?
— А что ж я ему скажу!
— Да кто мамой-то тебя тут зовет, этого не подумала? Ну кто еще, кроме Невки и меня!.. Это я звонил… Подала бы голос: алло, слушаю!
— А я откуда знала, что надо тах-то!..
Досыта посмеялись все над оплошностью Лявоновны. Даже Вадик ее осудил:
— Эх ты! Надо было бы мне подойти…
Однако и его наступила очередь ответ держать.
Осторожно, исподволь Лявоновна рассказала, какая беда могла в любой день в доме случиться. И не столько она об этом поведала, сколько сам малыш, вовлекаемый ею в разговор: на него нашел задор похвастаться, что он и его приятели вытворяют на лестничной площадке.
— Ты же можешь упасть, негодник! — подступается к нему отец.
— Ну и что ж, что упаду! А я, как зайчик в телевизоре, раз-раз-раз — ножками по ступенькам и обратно прибегу!
— Ты же убьешься, глупенький, и тебя совсем-совсем не будет.
— Да что ты с ним разговариваешь! — возмутилась Невка. — Разве добром ему ума вставишь! Скинь-ка ему штаны да влепи как следует!.. Глянь-ко, еще оскаляется. Смех ему!..
Малыш думал, что с ним шутят, а как отец шлепнул раз да другой по задку, вмиг вся веселость с него слетела, заверещал что есть мочи: