Как и большинство богатых мужчин, которых я встречала, он одет в костюм, подогнанный по фигуре. Всегда одно и то же, дорогой костюм, деньги, власть, но это не более чем имидж, щит, используемый для того, чтобы скрыть под ним темную сторону. Импульсы, волнения, заставляют затаить дыхание и грозятся перерасти в панику. Дрожь пробегает по позвоночнику, и я крепче сжимаю руку Германа, когда он почти тащит меня по полу, чтобы я подошла к его отцу.
Такое ощущение, что меня поместили под микроскоп для изучения. Взгляд отца Германа сильный, прожигающий, и я чувствую как он довлеет надо мной.
Даже опустив глаза в пол, я чувствую этот взгляд, он прожигает огненную дорожку по моей плоти. Осторожно я смотрю на него сквозь ресницы, мои легкие горят, сердце бьется так сильно, что кажется, будто оно вот-вот вырвется из груди.
Вот оно, он собирается причинить мне боль.
Его глаза находят наши соединенные руки, а затем поднимаются к нашим лицам, и когда сталкиваются с моими, я вижу, как в них кипит яростный гнев. Я чувствую это, и это заставляет меня сделать шаг назад, прижавшись к Герману, как будто он может защитить меня от гнева своего отца, как будто может уберечь от его прикосновения.
— Это что такое? Я же сказал, чтобы ты... — прорычал отец, сжав в злобе челюсть. — Ты не слышишь меня, думаешь, я говорю просто так? Ты разочаровываешь меня, Герман... все время, блядь, одно и тоже, — его голос гремит в открытом пространстве, и я начинаю дрожать, все мое тело реагирует страхом на его присутствие.
Закрыв глаза, я пытаюсь успокоить себя, но паника поднимается и поднимается, как вода, переполняющая сосуд.
Сквозь туман я чувствую, как Герман напрягся от слов отца, его рука сжимает мою, вначале сильно, а потом легче, как будто он пытается контролировать свой гнев.
— Ксения... такое красивое имя, для такой же красивой девушки...
Слова пронзают меня насквозь, и я падаю духом от этого ощущения, свою свободную руку я прижимаю к груди. Такое ощущение, что-то внутри ломается, снова и снова.
— Все не так. Я не... мы не трахаемся, — шипит Герман, а я чувствую гнев, что переполняет его.
Слезы застилают мне глаза, и я знаю, что Герман понятия не имеет, что происходит, но я хочу, чтобы он знал, я так хочу, чтобы он знал.
— С ней все в порядке? — спрашивает Виктор Павлович, и я чувствую, как Герман поворачивается, тепло его тела обдает меня.
— Черт... — ругается он себе под нос, прежде чем полностью повернуться ко мне. Я открываю глаза, но не вижу его... я вижу образы из прошлого и вспоминаю пронзающую боль.
— Ксюша... — шепчет Герман, прижимаясь рукой к моей щеке.
Я заставляю себя дышать, медленно вдыхаю и выдыхаю, вдыхаю и выдыхаю и смутно слышу шаги, отдающиеся эхом от пола, которые говорят мне, что кто-то уходит или, что еще хуже, идет ко мне.
— Я с самого начала знал, что это была плохая идея...
Голос Виктора Павловича обрушивается на меня, и я впиваюсь зубами в нижнюю губу, чтобы подавить крик, грозящий вырваться откуда-то из глубины. Раньше у меня не хватало сил кричать. Я была слабой, такой слабой. Зажмурив глаза, я умоляю, чтобы этот момент закончился, чтобы боль, живущая в моей груди, ушла.
— Не бойся, я рядом.
Мягкий голос Германа обволакивает меня, а затем я чувствую, как он притягивает меня к своей груди. Он держит меня, защищает меня. Происходит странная вещь... боль, она исчезает, как будто ее и не было.
Давление в груди ослабевает, и я снова могу дышать. Прижав ухо к его груди, я слушаю ровное биение его сердца и позволяю ему вернуть меня в настоящее. Когда паника уходит из моего тела, я чувствую покой и отстраняюсь, мои щеки залиты слезами и красны от смущения.
Стыд обдает меня, за ним следует огромная доза вины.
Герман ничего мне не должен, он не несет ответственности за мои чувства и у меня складывается впечатление, что я использую его, позволяя нести бремя моей боли, но я не могу продолжать это делать. Я должна научиться справляться с этим сама, даже если я не хочу, даже если мне кажется, что я не выдержу.
Сделав шаг назад, а затем еще один, я говорю себе, что так будет правильно. Я прошла долгий путь самостоятельно, не нуждаясь в таком человеке, как Герман, и я продолжу дальше. Он не всегда будет здесь, он не всегда сможет оберегать меня.