Работница почты – молодая симпатичная брюнетка – бросила на инспектора быстрый неприязненный взгляд, прежде чем приступить к оформлению специальной доставки. Алис протянула ей контейнер с пробами, проверив напоследок, что все хорошо запечатано.
– Как дела, Анжелика? – спросил Деккер.
«Анжелика? Та самая подруга Одри Ламбер, которая считает, что та вовсе не уехала в Брюссель? Инспектор Шмитт же сказала, что она как раз работает на почте…»
– Отлично, спасибо, – процедила брюнетка и с сочувствием посмотрела на Алис. – Подпишите тут.
Неудивительно, что мудака-инспектора в городке особенно не любили, но… подозрение, что Деккера и Одри что-то связывало, переросло в уверенность.
В участке Алис с удивлением обнаружила, что в подсобке ей организовали рабочее место: стол, стул, лампа. Деккер сгрузил оборудование у себя в кабинете, она забрала только сумку – остальное все равно бы не влезло.
Не успела она разместиться, как к ней заглянул Матье, предложил кофе и – внезапно – кактус.
– Кактус? – озадаченно переспросила Алис, глядя на маленькое кашпо у него в руках.
– Я держу у себя на столе. У меня много! И суккуленты, и… вы не пробовали делать флорариум? Очень успокаивает. И защищает от негативной…
Она не успела ничего ответить, как вдруг хлопнула дверь в коридоре, и Матье подскочил на месте, едва не уронив кашпо.
– Себастьян! Зайди!
– Простите, – шепнул он, страдальчески сдвинув брови, и тут же исчез.
Оставшись одна, Алис достала портативный микроскоп и начала осмотр. Нет, царапин от когтей или клыков видно не было, значит, череп, по всей вероятности, переложил человек. Она навела микроскоп на пятно и замерла, увидев характерной формы частичку, – порох! Тщательно осмотрела весь череп еще раз – частички пороха были только в районе масляного пятна. Значит… тот, кто перенес череп, недавно стрелял? Ей почему-то вспомнился пистолет в бардачке внедорожника. Может ли масляное пятно быть ружейной смазкой? Она принюхалась.
«Похоже. Или?.. Нет, надо ждать результаты анализов, чтобы не подгонять факты под свою гипотезу».
Как наверняка поступил бы… он.
Время близилось к обеду.
Матье он отослал в лесничество – пусть добудет карты, где обозначены разные типы лесов в коммуне. Шмитт клацала по клавишам у себя за перегородкой – ей тоже было чем заняться.
Девчонка вроде угнездилась в подсобке, где по настоянию Марка ей организовали рабочее место. По крайней мере, не будет мозолить глаза. Он покосился на ее оборудование, которое пришлось сложить в кабинете, отошел к окну, вытащил смятую пачку – осталась последняя сигарета. С этой чертовой криминалисткой он, кажется, стал курить больше, чем обычно.
Даже утром на обычной пробежке без девчонки не обошлось: Марк редко бегал этим маршрутом, но именно сегодня зачем-то свернул к гостинице. Потому что чувствовал? Знал, что так будет? И хотел, хотел это увидеть – как она стоит у единственного освещенного окна, раздетая, в одном белье и майке, и даже с такого расстояния он рассмотрел ее длинные стройные ноги и затвердевшие от холода соски, остро торчащие под тонкой тканью.
Воспоминание о том, как девчонка тут же испуганно спряталась, заметив его взгляд, доставляло какое-то странное темное удовлетворение. Хотя, разумеется, Марк сделал вид, будто ничего такого и не случилось, когда она – уже снова застегнутая на все пуговицы – ждала его в баре у Вивьен. Он усмехнулся про себя, на мгновение представив, как мог бы тогда, во время пробежки, забежать в гостиницу. Взлететь по лестнице и постучать к ней в номер, и она бы вышла к нему такая – испуганная, смущенная, не успевшая еще закрыться, спрятаться… Что ж, особое удовольствие заключалось в осознании того, что он увидел ее такой, узнал, что она такой бывает, и пусть даже потом она снова нацепила броню умной и холодной специалистки, которую интересует только работа, – тот образ в окне уже принадлежал ему.
Впрочем… Марк вспомнил про дядю и помрачнел. Думать об этом не хотелось. Не хотелось представлять, как старый хрен… Твою же мать! Как же бесили эти мысли, эти лезущие в голову образы, как же бесило, что даже здесь, в этой дыре, ему снова не было покоя!
Больше всего раздражало то, что без девчонки расследование не продвинется. У Марка не было ни имени жертвы, ни подозреваемых, ни мотивов. Только череп, только мертвое молчание, а разговаривать с мертвецами – в отличие от криминалистки – он не умел.