Выбрать главу

— Никакой взятки, — ответил папаша с достоинством. — Господин Рафаэль оценил мое мастерство и посчитал, что товар будет пользоваться спросом именно в этой части города. — А ту диадему, что ты подарил его жене, он, кажись, передарил экономке?

Оскорбленный Толяпар сгреб за рукав сыночка и вылетел вон, от души хлопнув дверью.

— Вот и поговорили, — подытожила я. — Того и гляди, он лопнет от зависти и злости, ты сурово с ним, пап.

— Надо работать, а не желчью исходить, — ответил папаша, убирая неограненные камни. — Как будто все дело только в материале!

— Разве нет? — удивилась я. — У кого лучшие камни — тот и на высоте.

Отец усмехнулся:

— Ты молода еще и глупа. Знаешь, какую самую красивую поделку я видел за свою жизнь?

— Изумрудную бонбоньерку? Которую выточили из огромного изумруда? Ты про нее тысячу раз говорил. Так там камень был — один на миллион.

— Нет, не бонбоньерку, — отец поставил локти на прилавок, выглядывая покупателей, но взгляд затуманился, стал задумчивым и далеким. — Это была брошка, бабочка. Работа твоего прадеда Фарина. Из алмазов, величиной с орех лещины. И эта бабочка сверкала, как будто была сделана из огня.

— Из алмазов? Не может быть, — не поверила я. — Наверное, он взял хрусталь…

— Это были алмазы, — повторил отец. — Он смог сделать шедевр из неподелочного материала.[1] И до сих пор никто не смог превзойти его мастерство.

— Как же он заставил алмазы гореть огнем? — спросила я с любопытством. — Они же бесцветные и мутные.

— Ошибаешься. Они прозрачны, как самый чистый лед, даже еще прозрачнее. Только заставить их показать свою красоту — это вершина ювелирного искусства. Я видел алмазную бабочку, она ослепляла! Свет играл на ней сначала белым, потом голубым, потом розоватым и красным — как будто алмаз впитал в себя все цвета радуги. Это было настоящее волшебство, даже эльфам такое не под силу. Повторишь поделку прадеда — и тебя назовут величайшим мастером королевства, как называли его.

— Как же можно заставить камень играть светом? — я недоуменно нахмурилась. — Он посыпал бабочку алмазной пыльцой? Как я розы?

— Нет, это была не алмазная пыльца, — сказал отец задумчиво. — Он не открыл секрета. Ты же знаешь, что твои дед и прадед погибли во время войны, я был слишком молод, они многого не успели рассказать мне. И записей не оставили, чтобы секреты семьи не попали в чужие руки. Но я думаю, те камни были отшлифованы каким-то особым образом.

— Хотелось бы мне посмотреть на эту работу…

— Эльфы назвали ее «Огненный лед», но среди гномов эта работа называлась «Огонь Фарина». Она пропала во время девяностолетней войны, утонула вместе с флотилией герцога Ротербергского, он вез брошь в подарок королю Салезии, чтобы просить о мире. Так что теперь ею любуется одна только морская королева.

Вошел покупатель — надменный эльф в шелках и бархате, и папаша прекратил разговор, а я убралась из лавки в мастерскую, думая об алмазной бабочке.

Каким образом прадед смог заключить радугу в камень? Я взяла алмаз, который мы с папашей собирались расколоть в пыль, чтобы посыпать поделки. Похож на кусок мутного льда. И только там, где имеются сколы — нет-нет да мелькнет искорка. Удивительный камень — самый твердый на свете. Его шлифуют годами, чтобы вставить в оправу. Но делают это редко, потому что иногда целой жизни ювелира не хватит, чтобы придать камню нужную форму. Да и ценится алмаз не из-за красоты, а из-за своей прочности, именно поэтому его носят только мужчины — какая красавица станет носить мутную стекляшку неправильной формы? А для мужчины алмаз — величайший талисман. Он передает свою несокрушимость владельцу, это камень воителей и королей. И проще всего вставить в оправу неотшлифованный камень, чем мучиться, сглаживая его природные грани.

Для мужчины… Я с грустью взглянула на себя в крохотное зеркальце, висевшее на стене.

В последнее время я часто смотрелась в зеркало, пока папаша не видел, и думала, что никогда не стану даже на сотую часть такой миловидной, как бледная Лионель, куда уж там до Белладонны и Розалинды. Лицо у меня было совершенно круглое, и глаза не очень-то большие, и рот широковат, а нос… вобщем, далеко ему до идеальных носов господ эльфов. Зубы, правда, белые и ровные — это у гномов и людей редкость и ценится. Но что толку в зубах, если нельзя улыбаться, а смеяться — тем более?

После визита принца Дагобера мне с каждым днем все труднее было прикидываться парнем, а после посещения графского замка я затосковала, хотя не желала признаваться в этом даже самой себе. Теперь мне удавалось напеть только синие камни — сапфиры, аквамарины. Прозрачные, огромные, кристально-чистые, как слезы. А смеяться не получалось вовсе, и не помогал даже папашин танец.

Была закончена статуэтка «Охотника на привале», ее можно было продать, и продать дорого, но я спрятала поделку под подушку, а отцу соврала, что еще не довела работу до ума.

Но к чему эти печали и грусти?! Я злилась на себя, злилась на эльфов, которые разбередили мою спокойную жизнь, и… каждую ночь доставала из-под подушки статуэтку, чтобы еще раз посмотреть на прекрасное лицо недосягаемого эльфийского принца.

[1] В реальной истории до 15 века европейцы не умели гранить алмазы и просто шлифовали их, отчего камни не имели того блеска и искристости, которые мы сейчас наблюдаем у бриллиантов.

7

Этот день был удачным на покупателей, и вечером я в очередной раз отправилась за телячьими отбивными. В лавке кроме хозяина крутилась и его дочь — Свиора, и только она меня увидела, как принялась трещать, словно сорока:

— Слышал новость, Эрм?! Конечно не слышал! Сидишь дома, как затворник, и не знаешь, что в мире делается!

— Что там опять? — проворчала я, стараясь говорить хмуро и грубо, как полагается гному.

Отсутствие бороды делало меня в глазах остальных гномов почти мальчишкой, но девицы уже посматривали. Я считала, что виной тому — баснословные богатства, которые приписывали нам с отцом. Дескать, ювелиры, у которых всегда лучшие камешки на любой вкус — да у них золото по сточным канавам течет.

Но Свиора старалась больше всех. Пыш рассказывал, она хвалилась подругам, что приглядела меня еще в колыбели. Вранье, конечно. Мы с папашей жили в этом городе не так давно. И если бы Свиора увидела меня в колыбели, то больше не строила бы глазки. Я втайне потешалась над глупой девицей, но она, сама того не ведая, помогала мне поддерживать легенду лихого заправского гнома.

И вот теперь она страсно желала рассказать новости, до которых мне не было никакого дела. Но ее папаша мясник Виндальв еще заворачивал отбивные, и пришлось слушать.

— Герцог Асгобер объявил всеобщий бал! — Свиора чуть не прыгала.

— Нас туда все равно не позовут, было бы чему радоваться, — буркнула я.

— Бал устраивают по случаю помолвки принца Дагобера, — сказала гнома, ничуть не обидевшись. — Он выберет себе в жены самую красивую девушку королевства, и праздники будут целый месяц! Как бы я хотела быть в это время в столице! Свадьба! Это так волнительно!..

При этом она посматривала на меня со значением, и я без труда догадалась, на что она намекает.

— Ничего волнительного, — отрезала я, и теперь мне даже не надо было стараться, чтобы придать голосу резкости, и физиономии — хмурости. Все получилось само собой. — Вот и кончатся счастливые денечки принца Дагобера. Сначала свадьба, потом жена, дети — и прощай счастливая жизнь.

Виндальв оглушительно расхохотался, а Свиора фыркнула и ушла, зло стуча каблуками.

— Ты подумай, все-таки, Эрм, — сказал мясник, подавая мне отбивные, завернутые в чистую тряпку, а потом в мешковину. — Дочка-то у меня — что надо. И приданое за ней дам, чтобы не стыдно было.

— Сначала мне надо папашу женить, — отрезала я. — А то как я его одного оставлю? Поможешь найти невесту? Молодую и красивую? На другую папаша не согласен.

Виндальв снова захохотал и достал тесак, чтобы разделать тушку кролика.