По тому, что я успел увидеть среди различных племен на пути вверх по реке, я уже знал, что обычный житель прерий – индеец – не похож на роскошно разодетое, украшенное орлиными перьями существо, каким он мне представлялся по картинкам и описаниям. Конечно, у всех у них есть такой нарядный костюм, но носят его только в торжественных случаях. Индейцы, толпившиеся на берегу, были одеты в легинсы из полотна или из кожи бизона, в гладкие или шитые бисером мокасины, ситцевые рубашки и плащи из одеяла или шкуры бизона. Большинство стояло с непокрытой головой; волосы их были аккуратно заплетены, лица раскрашены красновато-коричневой охрой или красно-оранжевой краской. У некоторых за плечами висели луки и колчаны со стрелами, у других – кремневые ружья, и лишь у немногих – более современные винтовки с капсюльным замком. Женщины были в ситцевых платьях, на нескольких женах торговцев, клерков и квалифицированных рабочих я заметил даже шелковые наряды, золотые цепочки и часы; у всех без исключения были наброшены на плечи яркие цветные шали с бахромой.
Весь тогдашний город можно было охватить одним взглядом. По углам большого прямоугольного форта из сырцового кирпича высились бастионы с пушками. Немного поодаль за ним стояли несколько домиков, бревенчатых или из кирпича-сырца. Позади домов в широкой плоской речной долине рассыпались лагеря торговцев и трапперов, ряды фургонов с брезентовым верхом, а еще дальше в нижнем конце долины виднелось несколько сот палаток пикуни. Вся эта пестрая публика скапливалась здесь уже в течение многих дней, нетерпеливо ожидая прибытия пароходов. Запас продовольствия и товаров, доставленный пароходами в прошлом году, далеко не удовлетворил спрос. Табаку нельзя было достать ни за какие деньги. Только у Кено Билла, содержателя салуна и игорного дома, водились еще крепкие напитки, и то это был спирт, разбавленный водой: четыре части воды на одну спирта. Кено Билл продавал этот напиток по доллару за стопку. В городе не было ни муки, ни сахара, ни бекона, но это не имело значения, так как имелось сколько угодно мяса бизонов и антилоп. Но все – как индейцы, так и белые – жаждали ароматного дыма и пенящихся бокалов. Все это наконец прибыло: весь груз парохода состоял из табака и спиртного, а кроме того, некоторого количества бакалеи. Неудивительно, что гремели пушки и развевались флаги, а население приветствовало появление парохода криками «ура».
Я сошел на берег и поселился в отеле «Оверленд», бревенчатом доме порядочных размеров с рядом пристроек. На обед нам подали вареные бизоньи ребрышки, бекон с фасолью, лепешки из пресного теста, кофе с сахаром, патоку и разварные сушеные яблоки. Постоянные жильцы почти не прикасались к мясу, но поглощали хлеб, сироп и яблоки в поразительных количествах.
Для меня – новичка, только что прибывшего с востока, «из Штатов», как говорили здесь пограничные жители, первый день был чрезвычайно интересен. После обеда я вернулся на пароход за багажом. На берегу, рассеянно поглядывая на реку, стоял седобородый длинноволосый траппер. Его замшевые штаны так вытянулись на коленях, что казалось, будто он стоит согнув ноги, в позе человека, собирающегося прыгнуть в воду. К нему приблизился один из моих спутников – легкомысленный, болтливый и заносчивый парень, направлявшийся в район золотых приисков; парень уставился на вздувшиеся мешком колени траппера и сказал:
– Что ж, дядя, если собрался прыгать, почему не прыгаешь – чего тут долго раздумывать?
Человек в замшевых штанах сначала не понял вопроса, но, проследив, куда направлен взгляд собеседника, быстро сообразил, о чем речь.
– Прыгай сам, новичок, – ответил он и, внезапно обхватив ноги юноши пониже колен, швырнул его в неглубокую воду. Стоявшие около разразились хохотом и насмешками, когда сброшенный в воду, окунувшись, вынырнул и, отдуваясь и отплевываясь, вылез мокрый на берег. Не оглядываясь, бедолага помчался на пароход, чтобы укрыться в своей каюте. Больше мы этого парня не видели до его отъезда на следующее утро.
Я привез с собой рекомендательные письма к фирме, купившей дело у Американской пушной компании. Меня приняли любезно, и один из владельцев отправился со мной, чтобы познакомить с разными служащими, постоянно живущими в городе, и с несколькими приезжими торговцами и трапперами.
Я познакомился с человеком всего на несколько лет старше меня; это был, как мне сказали, самый преуспевающий и самый смелый из всех торговцев в прериях Монтаны. Он превосходно говорил на нескольких индейских языках и был своим человеком в лагерях всех кочующих вокруг племен. Мы как‐то сразу понравились друг другу, и остаток дня я провел в его обществе. Со временем мы стали настоящими друзьями. Он жив и сейчас, но так как мне придется в этой повести рассказывать о кое‐каких наших совместных делах, в которых мы сейчас оба искренне раскаиваемся, то я не назову его настоящей фамилии. Индейцы звали его Ягодой, так он и будет именоваться в этой хронике прежней жизни в прериях.