– Еще бы чуть левее, Том, – и все! – заметил кто‐то.
– Да, он бы меня припечатал, – мрачно ответил банкомет.
– Кто он? Из чьего обоза? – спрашивали кругом.
– Не знаю, как его фамилия, – сообщил Кено Билл, – но, по-моему, он приехал с обозом Джефа с Миссури. Давайте, ребята, уложим его в задней комнате, а я дам знать его друзьям, чтобы забрали хоронить.
Так и сделали. Вынесли испачканный кровью стул и посыпали золой темневшие на полу пятна. После того как участники уборки выпили по стопке за счет хозяина салуна, игра возобновилась. Мы с Ягодой вышли из салуна. Мне было не по себе; дрожали ноги и подташнивало. Ни разу я еще не был свидетелем убийства. Больше того, я даже толком не видел кулачной драки. Я не мог забыть ужасного предсмертного хрипа, перекошенного лица и неподвижных раскрытых глаз мертвеца.
– Ужасно, правда? – заметил я.
– Ну не знаю, – ответил Ягода, – получил по заслугам. С этими типами всегда так бывает. Он первый начал вытаскивать револьвер, но немного опоздал.
– Что же теперь будет? – спросил я. – Банкомета арестуют? Нас вызовут свидетелями по делу?
– Кто его арестует? – задал в свою очередь вопрос мой приятель. – Здесь нет ни полиции, ни каких‐либо представителей судебной власти.
– Но при таком количестве отчаянной публики, какое, очевидно, здесь водится, как вы тут ухитряетесь соблюдать какой‐то законный порядок?
– Семью одиннадцать – семьдесят семь, – наставительно ответил Ягода.
– Семью одиннадцать – семьдесят семь, – повторил я машинально. – Что это такое?
– Это Комитет общественного порядка. Точно не известно, кто в него входит, но можете быть уверенным: эти люди, представляющие общество, сторонники закона и порядка. Преступники боятся их больше, чем судов и тюрем Восточных штатов, так как Комитет всегда вешает убийц и разбойников. Кроме того, не думайте, что люди, которых вы видели за игорными столами у Кено Билл, отчаянная публика, как вы их назвали. Правда, они здорово играют и здорово пьют, но в общем это честные, смелые парни с добрым сердцем, готовые до конца поддержать друга в справедливой борьбе и отдать нуждающемуся свой последний доллар. Но я вижу, что эта небольшая переделка со стрельбой расстроила вас. Идемте, я покажу вам кое-что повеселее.
Мы зашагали дальше по улице и подошли к довольно большому дому из сырцового кирпича. Через открытые двери и окна лились звуки скрипки и гармоники. Мелодия была из самых веселых, какие мне доводилось встречать. Много раз в последующие годы я слышал эту мелодию и другие танцевальные мотивы, исполняемые вместе с ней; эту музыку привезли из-за моря на кораблях Людовика XV, и отцы из поколения в поколение обучали ей сыновей на слух. Французы-путешественники исполняли эту музыку по всему беспредельному течению Миссисипи и Миссури, и наконец она стала народной музыкой американцев на Дальнем Северо-Западе.
Мы подошли к открытым дверям и заглянули внутрь. «Эй, Ягода, заходи!» и «Bon soir, monsieur Berry, bon soir entrez, entrez»[7], – кричали нам танцующие. Мы вошли и уселись на скамью у стены. Все женщины в зале были индианки, как, впрочем, и все женщины в Монтане в те времена, если не считать нескольких белых веселых девиц на приисках в Хелине и Вирджиния-сити; но о них лучше не говорить.
У индианок, как я заметил еще утром, когда видел их на набережной, были приятные лица и хорошие фигуры; они обладали высоким ростом, а платья на них сидели хорошо, несмотря на отсутствие корсетов; на ногах у них были мокасины. Эти женщины совсем не походили на приземистых, темнокожих туземных обитательниц восточных лесов, которых я встречал в Штатах. С первого взгляда можно было понять, что это гордые, исполненные достоинства женщины. Но все же они были весело возбуждены, болтали и смеялись, как и собравшиеся вместе белые женщины. Это меня удивило. Я читал, что индейцы неразговорчивый, мрачный, молчаливый народ и редко улыбаются; не может быть и речи о том, чтобы они смеялись и шутили свободно, не стесняясь, как дети.
– Сегодня, – поведал мне Ягода, – танцевальный вечер, устроенный торговцами и трапперами. Хозяина нет дома, а то бы я вас представил ему. Что касается остальных, – он сделал широкий жест, – то все они сейчас слишком заняты, чтобы начинать церемонию представления. Женщинам я вас не могу представить, поскольку они не говорят по-английски. Однако вы должны потанцевать с ними.