— Вертолет, — поправила Хелена, вздернув подбородок, словно прикидывая весомость этого слова. — Как вы думаете, он его арендует?
Мелисса остолбенела Приземистый, темно-зеленый, вертолет сел на площадке, как лягушка на клумбе с лилиями. Когда дверь широко распахнулась, стало видно, что сиденья обиты кожей цвета аквамарина, уже ставшего знакомым.
— На хвосте фамильный герб, — дрожащим голосом проговорила Мелисса.
— Совершенно верно. — Мнение Хелены о Реджиналде Хемптон-Смите резко повысилось.
В животе у Мелиссы словно оборвалась тяжелая гиря. Она терпеть не могла летать. За эти три года, когда ей приходилось заказывать билеты на самолет, она никогда не летала ни на чем другом, кроме как на крупных машинах, обслуживающих международные рейсы. А у этой штучки грации было не больше, чем у похожего на бескрылую птицу садового слизняка, на которого бы нацепили винт с лопастями, как фасолины.
Она бросила взгляд на обходившего вертолет человека в наушниках и в застегнутом до самого верха комбинезоне. Пилот. У нее появилось отчаянное желание попросить его отвезти их на машине. Но сосредоточенность его взгляда подсказала ей, что его нелегко будет отговорить от уже запланированного полета.
Зато она была готова совершить полет на своих двоих и скрыться в толпе. Сердце у нее стучало, как неисправный самолетный двигатель. Легкие не могли справиться с поступающим туда воздухом. Ладони стали влажными при одной лишь мысли о высоте. Ничего не попишешь, взбивалка для яиц с фамильным гербом была кошмарным сном, превратившимся в явь. Явью был и неописуемый восторг на лице Хелены. Теперь эту светскую даму на поезд не загонишь, подумала Мелисса.
Прекрасно, приказало ей внутреннее чувство, ты обязана с этим справиться. Она всегда приезжала в аэропорт со значительным заделом времени как раз по этой причине. Это давало ей шанс вглядеться в пилотов, седовласых джентльменов, у которых золотые пуговицы форменной одежды излучали волю и власть.
Но мужчине в комбинезоне было максимум тридцать пять лет. Волосы у него были рыжевато-каштановые, коротко и аккуратно подстриженные. Кожа обветренная и морщинистая — от повышенного глубинного чувства ответственности, понадеялась Мелисса. Картину дополняли широкие, надежные плечи и негнущаяся, лишенная малейших внешних признаков усталости спина, отчего Мелисса стала понемногу приходить в чувство.
До тех пор, пока он не обернулся и не перехватил ее изучающий взгляд. На лице, почти не выдающем никаких чувств, золотисто-карие глаза показались ей самыми нежными из всех, когда-либо ею виденных.
У Мелиссы перехватило дыхание, когда мужчина двинулся по направлению к ней. У кого-нибудь другого этот четкий и размеренный шаг выглядел бы официально и скованно. Для него он казался естественным и легким, как у человека, который всегда знает, что делает, который никогда не колеблется и не останавливается на полпути. Как у человека, на которого можно положиться.
Он отворил дверцу и отрывисто кивнул.
— Трап на месте. Вы можете взойти на борт.
— Спасибо, — ответила Хелена, по-царски проплывая мимо.
— Ты тоже, девочка. Все на борт!
Аврора побежала вслед за матерью, зажав плюшевого медведя под мышкой.
Мелисса словно приросла к месту.
— Вы ведь не боитесь лететь, не так ли, мисс?
Боится ли она? Боится показать, что боится. Всю свою жизнь она зарабатывала тем, что старалась быть как можно менее в тягость.
Твердой походкой, с высоко поднятой головой, положи на которую книгу — она бы не шелохнулась, Мелисса проследовала на поле. Ее встретили завывание реактивных двигателей, суета механиков и кислый запах горючего. В десяти шагах впереди, Хелена уже взбиралась по раздвижному трапу и усаживалась в чреве вертолета. Аврора взбежала вслед за ней, а затем пристроилась у окна.
Мелисса заколебалась. Проглотила вставший в горле ком. Обувь прилипла к бетону. А пилот продолжил предполетный осмотр, делая пометки в блокноте. Она воспользовалась его присутствием на поле для того, чтобы отсрочить посадку и изучить его столь же тщательно, как он изучал свою машину.
Мужчина подошел к носу вертолета и небрежно положил руку на металлическое тело машины, поглаживая его так, как грум[1] поглаживает игривую, норовистую лошадь. Мелисса представила себе это прикосновение, ей захотелось ощутить его тепло и уют. Она вообразила, как он прикасается к ее собственной коже, неся ей покой и уверенность в себе.
Глаза их встретились. Мелисса выпрямилась, боясь, что он ложно истолкует ее взгляд. А в его взгляде не было ни фамильярности, ни укоризны, он, как факт, воспринял ее повышенное внимание к себе. На какой-то краткий миг вспыхнувшая в глазах искра подала сигнал, что ему это нравится.
1
Грум (