- Я. Но я больше не буду,- ответили оба унылым хором. - И с удивлением воззрились друг на друга. Почему этот попугай берет на себя вину?
- А откуда ты вылез?
Вот тут впервые двойники сделали разные жесты. Один показал на записывающий ратоматор, другой на проверочный.
Отныне они стали разными людьми, и судьба повела их разными путями.
Тетя Флора действовала решительно. Наградив зачинщика (оригинал) тумаками, она втолкнула его в чуланчик с бракованными кассетами и заперла там.
- А теперь поговорим с тобой,-- обратилась она к копии.
- Баба, отпусти, мне надо уроки готовить.
И из чуланчика донеслось, как эхо:
- Баба, отпусти, мне надо уроки готовить.
Обоим одновременно пришла в голову мысль избавиться от наказания ссылкой на уроки. Но запертому Фениксу пришлось еще стучать в дверь--он запоздал на две секунды.
- Господи, вразуми,-бормотала тетя Флора.
Только теперь перед ней предстали ясно все неприятные последствия. За халатность в работе ее, конечно, накажут. Отстранят, присудят к скуке, дадут год или два полного безделья. Придется терпеть: виновата, оплошала. Разговоры начнутся сегодня же: надо привести чертенят к сварливой Фелиции. И так дочка ворчит, что от Феникса ни покоя, ни отдыха. И вот, на тебе, бог дал еще одного сыночка. Полно, бог ли? Бог дает детей обычным, установленным порядком. А этот вылез из атомной печки, как дьявол. Дьяволенок и есть, исчадье ада... атомов точнее.
"Исчадье"-удобная формулировка нашлась. Исчадье можно было не признавать внуком.
- Аминь, рассыпься,-сказала тетя Флора со слабой надеждой на избавление от всех неприятностей. Мальчишка в желтых штанах не хотел рассыпаться.
- Господи, за что ты испытываешь меня?-причитала сбитая с толку старуха.Оно не рассыпается, оно притворяется Фениксом, чтобы отвести мне глаза. Как отличить наваждение от внука?
"А если размахнуться сковородой?.."
- Ты с ума сошла! Я маме пожалуюсь! Не смей.
На рассеченном плече показалась кровь. Уронив сковородку, тетя Флора кинулась обнимать ревущее исчадье.
И тогда ей пришло в голову (начать бы с этого), что у нее сын-врач, ученый, умный, эпидемии пресекающий.
- Том, голубчик, прилетай скорее!..
И вот Том на ратокухне, где так славно пахнет луком и жареными пирожками, а, кроме того, еще машинным маслом и грозовым электричеством, и перед ним зареванный шоколадного цвета парнишка с разорванной на плече рубахой.
- Ты посмотри, посмотри, все ли у него в порядке?- говорит тетя Флора.
Том сгибает руки и ноги. Целы. Голени исцарапаны, но так полагается в двенадцать лет. Бьет молоточком по коленным чашечкам, сердце слушает, щупает селезенку, заглядывает в горло.
- Все на месте, мам. Нос заложен, но это от полипов. Я выжгу их, когда он станет постарше.
Тетя Флора заливается слезами:
- Полипы? Полипы, как у маленького. А я его сковородкой... а у него полипы...
Из чулана извлекается оригинал, Том ставит его рядом с копией, сравнивает волосы, губы, родинки... носы с полипами.
- Дядя Том, скажи, что я настоящий,- просят оба Феникса.
- Мама, придется тебе признать нового внука.
Мальчишки смотрят друг на друга волчатами:
- Я тебя не пущу в мою комнату,- грозятся они.-Я тебя придушу в постели.
Тетя Флора держится за голову;
- Боже мой, боже мой, что скажет Фелиция!
И тогда Том решается:
- Мама, пожалуй, мы возьмем к себе этого нового (он ищет глазами соадину на плече). Его надо понаблюдать о медицинской точки зрения. Если все атомы на месте, повезем его в Москву, в Главный институт ратомики. А Фелицию ты подготовь постепенно, пусть свыкается с мыслью, что у нее не один сын, а два, как бы близнецы,
- В Москву?! - Феникс-двойник почти утешен.
Оригинал тянет обиженно:
- Я тоже хочу в Москву, дядя Том.
Поздно ночью, измученный и зареванный, так и не поверивший в свое невероятное рождение, двойник уснуу! на диване с "Медицинскими новостями" под подушкой. А Том с Ниной сидели, прислушиваясь к его дыханию, опасались, что оно прервется.
- Как же это так. Том, я не понимаю? Ведь пингвины-то получались парализованные. Во всех инструкциях написано: "ратомировать живое нельзя".
- Поедем к Гхору, там разберутся. Очевидно, что-то изменилось в новейшей ратозаписи. Я даже вспоминаю: там стоят особые фильтры для удаления осколков. Допускаю, что эти осколки парализовали пингвина. И вакуум на два порядка глубже. Прежде в копиях находили воздушные пузырьки.
Двойник всхлипнул во сне. Обыкновенно. Как все наплакавшиеся дети.
- Я все думаю, Том: какое неприятное открытие! Неужели людей будут штамповать теперь? Это было бы ужасно!
- Не обязательно людей... Можно зверей. Например, обезьян. Шимпанзе так трудно выпросить для опыта. Нина неожиданно расхохоталась.
- Том, извини, я не над тобой. Я подумала, что если бы твоя мама отослала ратозапись на станцию. И вместо пирогов там понаделали бы мальчишек. Тысяча Фениксов, и все считают Фелицию мамой. Твоя сестра, наверно, с ума сошла бы.
- Да, какой-нибудь древний царь был бы очень рад. Сказал бы: "Сделайте мне сто тысяч солдат".
- А нам ни к чему. Удивительно бесполезное открытие!
- Нет, польза должна быть. Всякое открытие находит свою пользу. Теперь я вспоминаю, что говорил Ким. Он спасся на Луне, а три человека умерли под скалой. Запись-это страхование от несчастного случая.
- Да, это хорошо. Знаешь, что ты записана, и ничего-ничегошеньки не боишься.
-- Но нужна частая запись. Иначе последние годы забудешь-от записи и до смерти.
- Том, а вдруг все люди на свете захотят записываться? И никто умирать не будет?
- Запись не поможет старику. Старик опять умрет от старости.
- Том, а если...
- Давай спать, Нина. Еще надо смотреть, останется ли жить наш новорожденный.
- Ой, Том, неужели ты думаешь?..
ГЛАВА 24.
ВПЕРЕГОНКИ СО СТАРОСТЬЮ
Кадры из памяти Кима.
Лицо Гхора, усталое, осунувшееся, под глазами мешки, на смуглых щеках иголочки белой щетины. И голос у него напряженный
и невыразительный, вымученный какой-то.
Гхор говорит:
- Передайте вашей приятельнице, пусть приходит за своими вещами...
"А ведь он старик. Сколько ему!" - думает Ким.
"Джек женился на Агнесе и был безумно счастлив по крайней мере три недели".