Недалеко от второго источника ученый обнаружил сильно разрушенную с обвалившимися стенками широкую ванну, выдолбленную в сером скальном грунте, тех же размеров, что и в солдатской «баньке». У этой не было пробито канавки от родника. На дне ее угадывалось засыпанное песком отверстие, через которое, возможно, поступала вода.
Вспомнил «Книгу Большому чертежу», составленную в 1627 году, в которой было сделано первое географическое описание России. В ней Паллас обратил внимание на одну скупую фразу: «...а по той реке земля
Пятигорских Черкасс, колодезь Горячий». Вспомнил «Записки» арабского путешественника Мухаммеда Ибн-Баттута, побывавшего в этих местах еще в четырнадцатом веке. «Я со своими спутниками собрался ехать в ставку султана, находящегося в четырех днях езды, в местности, называемой Бишдагом (биш — пять, а даг — гора). На этом Пятигорье находится ключ горячий».
Не об этом ли «колодезе» и «ключе» упоминается в книге и записках? Может быть, эти две ванны на горе Горячей и есть «Бештаугорские теплицы»? Но кто соорудил их? Местные жители — кабардинцы? По описанию Гюльденштедта, кабардинцы не большие охотники купаться... Может быть, еще татаро-монголы? Или аланы, жившие здесь?.. Время — беспощадный разрушитель, стирает последние следы прошлого.
Паллас посмотрел на Машук: на желтоватом, выгоревшем южном склоне где-то находился Провал, обследованный Гюльденштедтом. Ползком добравшись до его края, Гюльденштедт заглянул вовнутрь, увидел внизу синеватую, сильно пахнувшую воду, бросил туда камень, по времени падения камня пытаясь определить глубину воронки —примерно саженей тридцать. Видимо. когда-то здесь произошло небольшое землетрясение. В недрах горы была пустота — верхний слой грунта рухнул в нее... А само сотрясение земли от чего произошло? Не от взрыва ли паров и газов, выделяющихся от горячей воды в подземной «кладовой» Машука?..
Но кто знает о том, что академик Гюльденштедт добирался к Провалу, до крови изранив руки? Кто знает, что исследованию верховий Волги, Дона, долин Куры и Риона, Северного Кавказа, описанию почв, растительного и животного мира, обычаев, языков населения этих краев ученый посвятил всю свою жизнь?..
Спустившись вниз, где Елисей возился у костра, готовя обед, Паллас спросил у Зуева и Соколова, сколько они нашли родников и каков их дебит. Оказалось, что обнаружено пять мощных, не считая малых, выходов воды.
— Это значит, дорогие друзья, что в недрах Машука таятся огромные запасы целебной воды. Можно лечить множество больных. Богатство неоценимое!— воскликнул ученый.— Жаль, что в России плохо распоряжаются дарами природы! Вот выливаются впустую миллионы литров целебной воды, а русские ездят в Европу на воды...
После обеда Паллас объявил, что завтра группа поедет обследовать кислый ручей. Узнав о новой поездке, Елисей охотно отозвался:
— Это можно. Мигом домчим до верховья Подкумка...
Кисловодский редут временно был поставлен на высоком отроге, с которого хорошо просматривалась окружающая местность. Пара лошадей еле втащила повозку по крутому подъему, уткнулась в плиточную ограду. Внутри, на небольшом пятачке на скорую руку были сложены мазанки с плоскими крышами, в которых
отдыхали несшие дозорную службу конные драгуны, высылаемые на неделю из Константиногорской крепости. Вдоль ограды — плетенные из кустарника навесы для лошадей, небольшой амбар с провиантом и фуражом. Дымилась кухня-времянка, около нее хлопотал солдат-повар. Рядом с воротами, закрытыми деревянной перекладиной, вышка, построенная из жердей. На вышке под навесом часовой.
— Кто такие?— строго спросил он.
— Что, Степан, разве не узнал?—выпучил глаза Серебряков.
— Тебя-то узнал, а с тобой кто?
— Ученые, приехали по своей надобности.
Часовой ударил в подвешенный кусок железа. Из
мазанки вышел корнет, торопливо направился к воротам. Паллас подал ему бумагу. Прочтя ее, корнет улыбнулся и приподнял перекладину, давая возможность въехать повозке в редут.
Елисей распряг лошадей, дал им корму, а сам подошел к повару:
— Ну, как тут у вас, тихо?
— Когда как,— усмехнулся солдат в сером, засаленном фартуке.— Нет-нет да и появляются немирные горцы, издали грозят нагайкой, дескать, на нашей земле укрепление соорудили.— Но есть и мирные, особенно абазинцы. Вон видишь, строятся,— повар показал на долину, где на левом берегу Подкумка горцы возводили свои сакли.— В гости к нам приходят, кунакство заводят.
— Ишь ты, аул скоро отгрохают, молодцы!
— Чем же это они молодцы?—спросил солдат.
— Перестают дичиться нас, поближе селятся, значит, жить в миру да в ладу намерены.
— Твоими бы устами да мед пить...
Паллас подошел к краю площадки. Перед ним раскинулась панорама отрогов Кабардинского и Джиналь-ского хребтов, изрезанных глубокими, темными впадинами, в которых зеленел лес, кое-где покрытый уже по-осеннему ярко-желтыми и багряными пятнами. За ближайшими хребтами возвышались синеющие снежные вершины, над ними царственно возвышался Эльбрус, чья серебристая папаха была отчетливо видна и казалась совсем близкой. На чистом небе ни облачка. Воздух, напоенный ароматом трав, застыл в .полном безветрии. Дышалось удивительно легко: не чувствовалось нн духоты, ни повышенной влажности, ни недостатка кислорода. А ведь здесь была высота, и немалая.
Отдаленная цепь гор казалась покрытой сизоватым туманцем, словно завешенная легкой прозрачной кисеей. Много повидал на своем веку Паллас: бывал в Альпах, Пиренеях и Карпатах, на Урале и Алтае, Байкале, но подобное великолепие обозревал впервые.
«Какая прелесть! Только ради того, чтобы взглянуть на такое чудо природы, стоило сюда приехать за тридевять земель!»—подумал он и несколько минут еще любовался грандиозной панорамой, охваченный восторгом.
Посмотрев на часы, он повернулся к своим коллегам, тоже зачарованно глядящим вдаль:
— Не будем терять времени, господа. Приступим к топографической съемке. Прошу вас, поточнее нанесите координаты развилок Козоды и Елькуши. А мы с Елисеем посмотрим Кислый ключ.
Оба опустились по крутой, извилистой тропинке в долину. Прыгая с камня на камень, перебрались на левый берег быстрой, шумливой Козоды и на ровной, сильно заболоченной площадке увидели конусообразное возвышение.
В центре его была довольно широкая, аршин в пять, воронка, из которой вытекала чистая вода. В воронке она пузырилась с такой силой, что поднимала на поверхность темные, гладкие, как порох, железистые песчинки. Из этих песчинок и состоял плотный конус воронки.
Паллас достал из сумки кружку, зачерпнул — вода с шипением выделяла множество мелких воздушных пузырьков, словно кипела. Отпил глоток —кислая, ударяет в нос, подобно шампанскому. Термометр показал 10 градусов. Интересно! Видимо, русло ключа залегает глубоко.
Паллас вынул из сумки маленький походный лот, начал спускать его в воронку — глубина оказалась в пределах полутора брасов! Вынув лот, ученый увидел на нем черную липкую грязь, сплошь покрытую железистыми пороховинками, и удивленно поднял брови: дно ключа образовано рыхлым слоем отложений. Какова же толщина его? Паллас попросил Серебрякова сходить в редут и принести длинные шесты. Елисей вернулся не с шестами, а с двумя казачьими пиками. Связали концы тесемкой, опустили в воронку —пики уперлись в каменистый грунт лишь тогда, когда до верха связки остался один дюйм.
Большая глубина колодца и толстая «подушка» отложений на дне, видимо, поддерживает температуру постоянной зимой и летом, для купания пользоваться водой можно лишь подогревая.
Теперь Палласа интересовала сила выталкивания воды. По силе можно определить давление в трещине, по давлению — мощность и объем всего водного подземного бассейна.
Ученый попросил Елисея принести валяющийся недалеко старый мокрый обломок дерева длиной в аршин, взял его в руки, определил вес: не меньше пуда. Бросил в воронку, обломок вначале утонул, но тут же всплыл на поверхность, стал нырять, подбрасываемый струей снизу.