— Не шевелись, Лири! — кричал Д’Андреа.
Хорриган приподнялся и прислонился к перилам, откуда он мог видеть Лири, поднявшего руки вверх. Где же его пистолет? Все еще в руке?
— Ты в порядке, Фрэнк? — спросил Д’Андреа, бросив взгляд на партнера. Гордость, за то, что он впереди, что он поборол страх, отчетливо светилась на его лице, отражалась в его сдержанной легкой улыбке, но в ту же самую секунду Хорригану захотелось кричать, предупредить его…
Слишком поздно.
Маленький пистолет все еще был в руке Лири, и машине убийства было достаточно этого единственного мгновения. Этого единственного горделивого взгляда.
— Эй! — крикнул Хорриган. — Эй!
Слишком, слишком поздно. Секунда уже ушла, и жизнь вместе с ней. Три выстрела один за другим, и голова специального агента Альберта Рикардо Д’Андреа превратилась в даласское облачко из крови, мозга и кости, и его безжизненное тело обрушилось на крышу и скрылось из виду.
Лири исчез тоже.
Хорриган остался один. Один на пожарной лестнице вместе с ветром, со своей скорбью и болью, и отдающимся в пустынных строениях домов криком.
Его криком.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Бармена в ближайшей к Хорригану забегаловке звали Джо. И даже Джо, круглолицый и лысоватый, с тоненькими усиками а ля Сапата и широкими, но простоватыми манерами, даже он знал, какой это штамп. Но ничего нельзя было поделать. Его звали Джо, он был бармен, и так оно все и было.
Есть вещи, с которыми ну совсем ничего нельзя поделать.
Хорриган сидел ссутулившись за стойкой со стаканом «Джеймсона» — он не выпил еще и половины из того, что налил — и бутылкой перед собой.
«Лучше иметь бутылку в руках, — думал он, — чем дырку в башке». Это была старая шутка. Она всегда забавляла его.
Но не сегодня.
Джо вытирал стаканы и говорил:
— Сегодня ты еще не играл на пианино.
— Нет.
— Нет настроения?
— Нет.
— Ты уже сидишь здесь целый час, Фрэнк, с этой бутылкой перед собой.
— Лучше иметь бутылку в руках… — промямлил Хорриган.
— И ты больше не доливал себе, только в первый раз.
— Я знаю.
Джо занялся другим стаканом.
— Почему?
— Теперь я пью по настроению.
— Зачем же тебе нужна бутылка в руках?
— На тот случай, если я передумаю. — Он подвинул бутылку к бармену. — Налей себе тоже.
— Ладно, — согласился Джо и налил.
Хорриган поднял свой бокал с виски:
— Выпей со мной на пару?
— Конечно. За что?
— За парня по имени Эл, которого я знал.
С женой Эла он поговорит позже. Выразит соболезнование. Как же ее зовут? Что-то поэтическое…
Ариана!
Он спрятал свое лицо в руках и заплакал. Джо вновь вытирал стакан, оставив его в покое. Телевизор над баром в выпуске последних новостей упомянул об этой истории, но только и всего. Разумеется, смерть агента Секретной службы не была обыденным событием, но коли ответственность лежала на «перебежчике», то и не стоило об этом много говорить.
Так хотел Отдел охраны президента. Если бы в руки прессы попали бы материалы о Лири, случилось бы непоправимое.
Он положил кулак на угол. Какого дьявола он отговаривал Д”Андреа от увольнения? Эл был бы жив сейчас, и ничего бы с ним не произошло, и сейчас был бы он дома с сыном Рики и женой Арианой, дома — живой, веселый и счастливый.
Может быть, теперь ему надо уйти.
После того, как он поймает этого злобного урода.
В гостиничном номере Лири, тот самый эксперт-дактилоскопист Грейди, чей «Омнипринт-ЮОО» прояви; отпечаток ладони Лири на передке автомобиля, теперь обнаружил под телефоном записку, на которой от руки были начертаны буквы «ЮЗ СКЕЛЛУМ ЛА»
Джон Окура сделал для Хорригана фотокопию:
— ЦРУ подтвердило, что это почерк Лири. Но hi они, ни мы, ни кто-нибудь еще не смогли понять, что означает вся эта ахинея.
Хорриган задумался над запиской: «ЛА, очевидно может означать Лос-Анджелес — место следующей остановки президентской кампании. Но что такое «СКЕЛЛУМ»? Иностранное слово?»
Окура кивнул:
— Старое голландское слово, до сих пор употреблялось в Южной Африке. Означает — «мошенник» юн «негодяй». А на слэнге может означать — «некто, заслуживающий смерть.
— Может быть, Лири так пишет собственное имя, — сухо сказал Хорриган.
Несколько часов спустя в баре Хорриган вновь извлек фотокопию из кармана, развернул ее и снова yглубился в неровный почерк человека, убившего его партнера. Он вертел фразу так и сяк, пытаясь придать ей хоть какой-нибудь смысл, держа в уме склонность Лир к иронии, но все без толку.