Пытаясь заработать денег на эту злополучную поездку в свадебное путешествие, Миша влез туда, куда не стоило лезть. Связался с какими-то отморозками, что-то им не понравилось или он задолжал им, я не знаю. Но они тогда собрались своей бандой и приехали на дачу, выяснять отношения с Мишей. Наверное, он пытался меня защитить, потому как я все-таки выжила. Полицию вызвал сосед по улице, который слышал мои крики о помощи, сам он лезть побоялся. Когда приехала полиция, отморозков уже не было. В доме нашли Мишу, он был уже мертв, и меня, избитую, переломанную, с большой кровопотерей… я была почти мертва. Потом, конечно, была скорая, реанимация, кома, остановка сердца, битва за мою жизнь. Врачи смогли сделать невозможное, достать меня с того света. Только то, что они достали было уже не совсем прежней Дашей Журавлевой – жизнерадостной девочкой с любовью к жизни в глазах.
Когда я смогла разговаривать, я пыталась выяснять, что произошло, почему я оказалась в больничной палате в бинтах и гипсе. Но ни сестра, ни мама, которая за это время очень постарела и вся осунулась, ни брат, ничего мне не отвечали. Отводили взгляд, начинали говорить какую-то ерунду о погоде и еще каких-то ничего не значащих вещах. Я очень сердилась. Больше всего мне хотелось выйти из палаты и найти хоть кого-нибудь, кто сможет мне объяснить, что произошло. Но ходить я еще не могла. Мама все время дежурила около меня, была моей сиделкой.
В один из этих больничных дней, когда мама вышла из палаты, ко мне пришла Клара Евгеньевна. Я очень ей обрадовалась. Хоть кто-то может мне объяснить, что произошло, а то я уже пару дней пытала близких, а они молчали как партизаны.
— Клара Евгеньевна, здравствуйте! – проговорила я, стараясь не слишком улыбаться, так как это пока что причиняло боль.
— Здравствуй, Дашенька, — она посмотрела на меня и отвернулась.
Я поняла, что она пытается скрыть слезы. Наверняка я выглядела неважно в бинтах и повязках.
— Клавдия Евгеньевна, от меня все что-то скрывают. Я не помню, что случилось, где Миша, как он?
— Не помнишь? – она взглянула на меня с каким-то осуждением во взгляде. — Нет больше Мишеньки. Убили его.
Сказала и заплакала. Мне показалось, что у меня перестало биться сердце и заложило уши. В этот момент в палату вошла мама, увидела Клавдию Евгеньевну и потерянную меня и чуть не выронила тарелку с только что помытыми фруктами.
— Мама? Мишу убили? – я пыталась осознать свалившуюся на меня реальность и хваталась за маму как за соломинку.
— Зачем вы? Она еще в себя не пришла, нельзя так, — запричитала мама, сердясь на Мишину мать.
— А что теперь скрывать, когда моего Мишеньки больше нет со мной, — закрыла руками лицо та, — Тебе-то меня не понять, тебе повезло, ты ребенка не потеряла.
Эти слова всколыхнули в памяти еще одно воспоминание. Мой ребенок. Я непроизвольно схватилась за живот и с надеждой взглянула на маму. Мы ведь так и не сказали им, что ждем ребенка. Но врачи теперь наверняка сказали маме про беременность пациентки. Мама едва покачала головой.
— Дашенька, я так надеялась, что ты не знаешь. Прости милая, ты его потеряла.
Если от новости о смерти Миши я будто оглохла, то от этой новости я будто задохнулась. Мне казалось, что я падаю и падаю в бездну.
Клавдия Евгеньевна обвинила во всем случившемся меня, заявив, что моя жадность и дурацкое делание съездить в Эмираты толкнули Мишу в руки нехороших людей, что она сразу видела, что жена из меня вышла бы плохая, потому что я не беспокоилась о том, где пропадает Миша. И забеременела я, чтобы привязать его покрепче. Говорила и еще что-то, а я только молча кивала. Собственно, что могла доброго и ободряющего сказать женщина, потерявшая своего единственного сына. Кажется, мама выгнала ее потом. Больше она не приходила. В моей голове пульсировал только один вопрос – За что все это со мной? Я не хотела принимать такую реальность, было ощущение дурного сна, из которого просто надо вырваться. Но я жила, а сон все никак не кончался. Когда закончились слезы, наступило просто отупение, мне стало все безразлично. Даже когда перед выпиской с меня сняли все бинты и повязки, и я увидела свое отражение – изуродованное, с желтыми кругами от постепенно проходящих синяков под глазами, свороченным в сторону сломанным носом и несколькими коростами шрамов на скулах и лбу. Даже тогда мне было безразлично.