Владимир Матикевич
Нашествие. Неизвестная история известного президента
«А на хрена я его из петли доставал?»
Стена возникла перед ним внезапно. Полуистлевшая, в трещинах… Как добраться до нее, не упасть, не споткнуться о корни деревьев? Тошнило, огромные ноги не слушались, слабея. Вдалеке – шум глухих голосов: то ли безумных, то ли пьяных… Вряд ли догонят… Он должен сделать это сегодня. Завтра мухи снова облепят его тело, уже неживое. Он рванул на себя дверь. В нос садануло смрадом. Дернул за ремень – солдатские штаны застряли на широких бабьих бедрах. Неуклюже подпрыгнул. Раз, другой. С потолка глянула петля, и голова, существуя как бы уже без огромного заледеневшего тела, полезла в нее. Туго… Выдержит. На минуту мир туманный и вонючий качнулся. В утробе вдруг ухнуло и затошнило. Руки царапнули балку. Назад? Уже поздно. Его потащило в темноту, смрадную, но уже нестрашную. Просто он не мог ее разглядеть.
Из дверей пахнуло холодом…
– Я говорил, что это дебил. Нельзя с ним водку пить. Для шизика стакан, что красный цвет для быка.
Неужели он снова в кошмаре под названием жизнь? Приоткрыв глаза, увидел сослуживцев по зоне. Ну все, теперь выпрут… Жаль места хлебного: можно было зеков обирать до портков и глумиться нещадно, а теперь сам в параше… Гады.
– Вставай, сука, сейчас разговор будет.
Кто-то плеснул в него из ведра. Вода отдавала помоями.
– А на хрена я его из петли доставал? Да я бы его сам в петлю засунул.
– Так ведь пил с кем – с нами. И кончится наша малина. Иди в колхоз колоски собирать. Начнутся разборки, комиссии… – Жили себе спокойно… И откуда он взялся?
Он с трудом различил голос начальника колонии.
– Ты смотри, я думал, такой уважительный, безропотный, честный. А у зеков воровать стал через два дня. Через пост стал таскать, сами знаете что. Понятно, мы тоже угощаемся, но без обид, по-братски. А этот… Пришлось поговорить с ним. Все на места расставить. И понял он меня вроде. А сегодня такую свинью всему нашему учреждению решил подложить. Неси-ка, Степан, по стакану. Смердит от него и на душе гадко…
– И как он в погранвойсках-то служил? Потом еще в чекисты метил. Как не заладилось, так к нам на зону подался.
– Товарищ начальник, да на хрена нам такие майсы? Увольнять его надо.
– А помните, как он меня…
– Да, точно, тебя… Выпил Саша стакан, побелел, потом красный стал. Глаза вылезли, и как засадит тебе… Никто ничего и не понял.
– Куда засадил-то? Надеюсь, его здесь к этому пока не приспособили.
Все захихикали.
– Тут бы я его порешил на месте, если бы не сослуживцы. А так пришлось по усам вмазать – больно противные.
Тело дернулось и рухнуло на живот. Какая-то слюна из крови и дерьма снова потекла из него.
На минуту голоса смолкли.
– А я еще на ту замочку начальство пригласил. Стыдуха. После он куда-то сбежал. Кинулись искать – а он в петле висит, морда уже синяя. Вытащили, дыхалку восстановили. Ожил. Я спрашиваю: чего это с тобой? А он: «Ничего, гражданин начальник, не помню». Настолько дурья башка съехала, что товарища с гражданином перепутал. – А может, он сидел?
В ответ заржали.
– Кто такого в зеки возьмет? И плакал тогда, и клялся, что больше не будет… А сегодня вот снова.
– Надо гнать в шею, пока не поздно.
– Гнать… – мычали вокруг.
Пока ему все безразлично. Желанна – только темнота. Голоса уходят прочь… Ни одного голоса. Он – в пустоте. Завтра он снова будет жалеть себя, и ненавидеть других.
Холодная вода, несколько слабых ударов по деревянному телу.
– Просыпайся, сука… Тебе знаешь что пить…
– Хлопцы, так я ж ничего…
– Вставай! Что будем с тобой делать? Может, опять дать веревку?
– Я ничего, извините, не помню, никакой веревки.
– Чтобы вспомнил, так надо бы его в ту камеру, где очко уважают. Там сразу все вспомнит.
– Никакого очка не помню, ничего не помню.
– Вот заладил: помню, не помню. Гнать его надо в шею от греха подальше.
– Давайте ему сувенир подарим на прощание – конец от петли…
– Ага, и кликуху дадим – висельник.
Все дружно зареготали.
– Ты нам расскажи, чего в ЧК тебя не взяли? Может, и там голову с жопой перепутал, в ремень шеей полез?
– А вообще, кто ты, откуда, хотя нам на это наплевать… Проваливай, как говорят, по собственному желанию.
Последние слова начальника колонии застряли где-то посередине комнаты, словно повисли в его, Сашкином, помутненном разуме…
«Покушение» под Лиозно
На обочине сельской дороги, ведущей в районный центр Лиозно, стоял запыленный, старый «мерседес». Депутат Верховного Совета Шейман, передернув затвор автомата-пистолета Стечкина, заорал стоявшим поодаль Титенкову и Кучинскому:
– Отойдите, бляди, а то еще вас случайно грохну!
– Да хватит.
– А что скажет наш кандидат в Президенты? – хором обратились стоящие к Лукашенко.
– Одно скажу… Кончайте херню. Как бы эта сраная затея против нас не обернулась.
– Не обернется… После рваного костюма у входа в Совмин надо дальше идти… Понадобится – и жопу тебе подстрелим. Надо доверять специалистам.
– Да пошли вы… – сказал Лукашенко.
– Когда будем делать заявление о покушении на народного представителя?
– Завтра, а теперь поехали в баню, все уже накрыто.
По дороге он все не переставал думать: «Ясно, сейчас подключат ментов. Доказать, что не было никакого покушения, несложно: стреляли из „мерседеса“ такого-то, ни одной машины обнаружено не было, и так далее… Да хрен с ними! Авось все удастся. Прошла ведь утка с гвоздями для дачи Шушкевича. Быдло, или, как выражается умник Федута, белорусский народ, все проглотит. Интересно, что скажут лощеные Гончар и Булахов? Скорее всего: „Сработано топорно, правда всплывет в течение часа“. Черт с ними, есть проблемы и покруче».
Машина остановилась около покосившегося здания. Их встречал коротко остриженный, невысокий, с бегающими глазками человек. Услужливо вглядываясь в лицо кандидата, представился:
– Михаил Езубчик – будущий министр строительства.
– Будешь, если выиграем, – буркнул ему Лукашенко.
В предбаннике остро пахло сухими вениками и вареной колбасой. Выпили, залезли на полку.
– По-моему, все-таки херня, не поверят…
– Да ладно тебе, дело сделано, – сказал Шейман. – Завтра увидим…
Со скрипом, впуская холодный воздух, открылась дверь в парную. На пороге в чем мать родила, бледный, с пистолетом в руках, стоял Кучинский.
– Что, Виктор, что случилось? – прокричал Лукашенко.
– Ничего. А вдруг они сюда явятся – защищать тебя кто будет?
Лукашенко вытаращил глаза – член по соседству с пистолетом. Кучинский стоял, переминаясь с ноги на ногу, оглядывался по сторонам: что делать с «Макаровым»?
– Ты его в жопу засунь, – посоветовал Титенков.
Баня взорвалась от хохота. Все попадали с полка.
Слегка успокоившись, похлопывая тощий зад Кучинского, Лукашенко сказал:
– Стану Президентом, будешь ты у меня порученцем по особым делам. Решено… Ну все, хлопцы, еще выпьем и пора спать.
Спали вповалку, на банном полке. Утром их разбудили охранники. Надо подавать заявление о покушении. Могут нагрянуть менты. В машине Титенков, сидевший рядом на заднем сиденье, развеял сомнения друга:
– Саня, все нормально. Ты победишь. Только вот возникает вопрос: «Кто ты и откуда?»
– А знаешь откуда? – он вдруг вспыхнул – Откуда и ты! Из п…!
Как хотелось ему тогда вмазать по тупой Ваниной роже. Он едва себя сдержал: все-таки ехал в «мерседесе» Титенкова, ел его харчи, носил костюм, купленный его дружбаном Витькой Логвинцом. К тому же Шейман, пьяный в сиську, без конца твердил: «Проскочили, проскочили… Народ вздрогнет. Стреляли в кандидата… Покушение… На тебе, выкуси, Вячеслав Францевич. У тебя власть, а мозгов нет. Да я бы на твоем месте всех нас в один миг…».