— Значит — тибетский терьер?
— Тибетский. Собака — зверь! Скот пасёт, тапки носит, на чужих лает, ест всё, не болеет, шерсть не лезет, блох нет, лужи обходит, зайца травит…
— Не курит, не пьёт, матом не ругается…
— Ни боже мой… Команды знает: «голос», «фас», «фу», «сидеть», «лежать», «пошёл на…»
— Ясно. Келдыш, а не собака. Ну, давайте выбирать.
Из кучи юных келдышей лучшего выбрать нетрудно. Способ простой: надо щенков перемешать и посмотреть, какой из них всех подомнёт под себя и залезет наверх. Потом опять перемешать, и опять посмотреть. Там обязательно будет самый сильный. Лидер. Его и надо брать как самого жизнестойкого. Стали проверять. Смотрим: картина интересная. Наверх регулярно забирается бойкий такой, кучерявый кобелёк. Расталкивает всех, лезет, прямо лапами по мордам своих братиков и сестрёнок. В общем — типичный будущий олигарх. Никаких сентиментов, совести — как у аллигатора. Но есть и ещё один. Серенький такой, скромный, неторопливый. Как только всех перемешают, он — шасть в уголок и лежит. Пару минут идёт ожесточённая борьба. Келдыши пыхтят, сопят, пищат… Олигарх лезет наверх. Серенький лежит в сторонке. Но вот все успокоились. Тут этот из угла вылезает и аккуратненько так по спокойной горке — наверх. Деликатно, культурненько, интеллигентно, без шума, без драки. Залезет на макушку, уляжется на олигарха — и лежит. Ещё и лизнёт олигарха. Мол: да ладно тебе, жалко что ли? Не чужие. И так повторялось раз пять.
Взяли мы серенького. Посадил я его за пазуху. Пока ехали в метро, он меня, конечно, пару раз обделал. Принесли домой. Стали разглядывать. Посмотрели в энциклопедии, какой должен быть тибетский терьер. Ясно, что был он таким же тибетским терьером, как я — индейцем племени команчей. Назвали мы его Рюриком. За породистость.
И началась новая жизнь. Год за годом. И Рюрик радовал меня каждый год всё больше и больше. От терьеров у него, слава Богу, ничего не было, зато тибетского — хоть отбавляй. Рюрик был настоящим собачьим мудрецом. Помесью Сократа, Конфуция, Будды, Ленина и Фаины Георгиевны Раневской.
Рюрик был воплощением спокойствия. Судите сами. Один раз мы с ним, например, застряли в лифте и сидели там четыре часа. Я дёргался, бился головой об стену, скрежетал зубами и, как выражалась одна моя подруга-эпиляторша, «рвал волосики на попке». Поведение моё было недостойным. Я опаздывал на экзамен, но это не оправдание. Рюрик же четыре часа безмятежно проспал. Через четыре часа нас «освободил» совершенно пьяный техник. Ясно было, что мы сидели по его вине. Я орал как резаный:
— Раньше не могли прийти?! Это хамство! Безобразие!
— Скажи спасибо, что вообще пришёл, — сказал дядя. Гад. Ну, что с ним делать? Не драться же? Да и с чем там драться? С этим опоссумом заспиртованным?
Пока мы с опоссумом на лестнице ругались, Рюрик сделал такую штуку. Взял в зубы дядин портфель с инструментами и бутылками и скинул в шахту (лифт в это время опять завис между этажами). Хотите верьте, хотите нет. Теперь стал ругаться дядя. Но Рюрик внимательно посмотрел на дядину мошонку, слегка тявкнул, и дядя успокоился.
Таких случаев было множество. Но — о главном.
Рюрик был профессиональным бабником. Не знаю, как это называется у собак. Наверное, сучий угодник. Или суколюб. Но манера знакомства с собачьими девушками у него была особая. Безотказная.
Обычно кобели, завидя миловидный мохнатый объект, начинают волноваться, пускать слюни, бестолково вертеть хвостом. Словом, выглядят глупо. А потом ещё друг с другом цапаются. Из-за такой-то ерунды. Этого добра — полные бульвары. Чего здесь драться?
Нет, Рюрик никаких слюней не пускал, хвостом не вертел и ни в каких дуэлях не участвовал. Из принципа. Всё это было ниже его мужского достоинства. Блудил Рюрик следующим образом.
Во-первых, дам он себе выбирал крупных. Догинь, сенбернарих. Уважал ньюфаундленок, доберманих. Хотя сам был ростом немного больше спаниэля. На мелочь, типа болонок, вообще не смотрел. Не воспринимал их как собак. На лающих болонок он справлял малую нужду. А в душе — большую, наверное.
Во-вторых, увидя какую-нибудь пушистую девушку, он первым делом подбегал ко мне и преданно утыкал голову в колени. Это значило: «Извини, брат, сам понимаешь — природа. Дело естественное, житейское. За меня не волнуйся. Через сутки буду. Целую. Твой Рюрик». У нас с Рюриком так сложилось: где-то раз в неделю он должен был пропасть на сутки. Это называлось «сукин день». Чаще всего сукин день Рюрик устраивал по пятницам. Т.е. у него пятницы были сукины, а у меня — банные. С утра в пятницу он уходил с головой в разврат, а в субботу утром, часов в 9, я не глядя открывал дверь. Рюрик входил в квартиру и бежал прямёхонько в ванную — смывать блуд.
В доме его все знали. «А! Рюрик! С сукиного дня вернулся? Устал, поди? Ну, заходи-заходи», — говорил кто-нибудь из жильцов дома, подходя к подъезду. Жилец впускал Рюрика в подъезд, сажал на лифт и отвозил на мой этаж. Рюрик не скрёбся, не лаял (вдруг я ещё сплю?), а просто ложился на коврике и ждал. Всё культурно. Потом Рюрик принимал душ, ел овсянку и дрых до вечера.
Далее: сам процесс ухаживаний у Рюрика выглядел так. Он неторопливо подходил к даме. (Куда в это время девались хозяева — неясно. Рюрик умел находить бесхозных, как чувствовал). Вставал рядом. Вплотную. Нежно прижимался щекой к щеке. Ни разу я не видел, чтобы дама ушла. Минуты две стоял.