Калькулятор в голове у птицы все высчитал. Она моргает и покачивается на ветре.
А потом, повинуясь, только одну ей известному алгоритму понимает, что пришло время атаки. Чайка внезапно, складывает крылья и камнем падает вниз.
Она превращается в снаряд. Тело чайки вытягивается. Иногда перед самой поверхностью охотник расправляет крылья и тормозит, чтобы схватить рыбу у поверхности, иногда ныряет в воду.
Я наблюдал за процессом и думал о том, что КГБ так же как чайка парит и видит все, что происходит на глубине на том участке, где им выдалось охотиться.
Рыба иногда уходила, преступники иногда уходили. Но чаще охота и у тех и других заканчивалась успешно.
Самцы и самки чайки внешне почти неразличимы.
Мало кто знает, как выглядит гнездо чайки. Мы плавали с мальчишками в детстве к скалам и рассматривали их жилища.
Гнездо — это травинки и веточки хаотично накиданные и оставляющие впечатление ненадежной, беспорядочной, неустроенной лунки.
Интересно, а как был устроен быт среднестатистического рядового сотрудника КГБ, в советское время? О генералах речь не идет.
Рыба которую они ловили, чувствовала себя очень вольготно. Она хоть и пока стеснялась, подводные обитатели партийных аквариумов для своих уже не чувствовали себя равными среди народа.
Все начиналось с маленького. На первых порах они позволяли себе чуть больше, чем другим и считали, что заслужили это.
Не с этого ли всё начало скользить под откос? С модных виски и мальборо привезенных кем-то крутым из «загранки», слегка замутняющих кристальную чистоту помыслов.
Уже тогда, словно черви в спелом абрикосе, паскудные идеи общества потребления, пробивали себе дорогу в головах и душах «советской элиты», которая уже не являлась советской и ещё не являлась «элитой».
Внешне плод пока еще оставался привлекательно желтым или оранжевым. Но червоточина с черными точками навсегда оставляла свой след.
Фарш невозможно провернуть назад. Им хотелось все больше и больше отличаться от простых смертных. Гордыня и чванство.
Через пятнадцать минут, меня ждала аудиенция у моего партнера по шахматам, генерала, который пригласил меня на беседу.
Разговор с генералом оказался шокирующе откровенным.
Наше знакомство в больнице вообщем-то оказалось случайным, так же, как и моя встреча с Солдатенко в столовой.
Хотя теперь уже бывший заместитель председателя горисполкома узнал меня, как сына своего соперника сразу.
А вот госпитализация Солдатенко оказалась совсем не случайной. Он искал любую возможность выйти на генерала. Чувствуя, что ему нужны прочные связи не только по хозяйственнои и партийной линии, он пытался попасть на глаза.
Солдатенко прекрасно чувствовал себя в компании с начальником милиции города, но имел проблемы в прокуратуре с отцом Маши.
Он считал, что если заручится поддержкой в КГБ, то это уравновесит баланс сил.
— Но ему не удалось очаровать меня, как ты понимаешь. Я презираю подобную мразь, — говорил мне генерал, угощая меня на своей кухне чаем с терновым вареньем, — на фронте я с таким быстро бы разобрался.
— А сейчас?
— А сейчас нельзя. Последние десять лет при немощном Леониде Ильиче нам ничего нельзя.
— Я считал, что вы, ваша организация всесильны в Советском Союзе. И не только. Неужели вам, что-то нельзя, товарищ генерал?
— Если так пойдет дальше, то не станет Союза.
Его слова глубоко потрясли меня. Он понимает, что его слова окажутся пророческими?
— Как это не станет, товарищ генерал?
— Ты думаешь война закончилась? Нет дружок, сейчас просто перемирие.
— А кто наш враг, американцы? Немцы-то побеждены, вроде.
— Врагов много. Но наш с тобой первый враг внутренний. Тот который хочет быть, как американец или как немец, или как француз, или британец. Кто хочет выглядеть, как американец, думать как американец, говорить как американец.
— Ну это несерьезно, товарищ генерал, вы мне сейчас каких-то хиппи с расклешенными штанами описываете.
Генерал посмотрел на меня так, что мне захотелось провалиться сквозь землю.
— Ты пойми Максим, эти старые маразматики уже ни на то не способны. Им-то Союз, конечно, нужен дожить свой век уютно попердывая в свой плед и срывая аплодисменты во время глупейших речей с партийной трибуны. Так они себя чувствуют значимыми и любимыми.
— Ну не только им. Народу тоже нужен Союз.
— И нам с тобой Союз нужен. А вот таким, как Солдатенко он не нужен!
Я молча слушал его. Генерала успокаивало то, что он находил в моих глазах понимание.
— Растащат по своим углам страну, такие, как Солдатенко. Им все эти слова про Родину и совесть до лампочки. Пустой звук.
— Я тоже это чувствую. Его не сильно заботит положение в стране. Его интересут только деньги, и чтоб его зад был в тепле.
— Они, пользуясь усталостью, безразличием народа, прикончат его росчерком пера в бане, собравшись вместе. Так же, как в свое время Золотая Орда распалась на улусы под влиянием слабости центральной власти и господства местных ханов, по такой же схеме развалится могучий Советский Союз.
— Может, люди одумаются не позволят?
— Их никто и спрашивать не будет. Если так пойдет, то он разломился по нарисованным искусственным границам, вопреки воле и интересам сотен миллионов населяющих его людей. Лет через десять-одиннадцать.
Я посмотрел на отрывной календарь, до развала СССР оставалось 11 лет.
— Но ведь есть такие люди как вы, ваше поколение у руля, товарищ генерал…
— Мы не самые лучшие. Пойми, генофонд народа был основательно подорван за этот век. Из первых полвека пятнадцать лет Россия непрерывно воевала: русско-японская война, первая мировая, гражданская, финская, великая-отечественная, потеряв в общей сложности под сорок млн молодых здоровых мужчин. На фронтах всегда в первую очередь гибнут самые смелые, честные, совестливые люди.
— Ну я вот не согласен с вами, ваше поколение тоже смелое и честное.
— Что ты видел в жизни, что ты знаешь, про трусость и смелость чтобы мне перечить? Страх животный видел в глазах людских? А я видел. И был он у всех. У тех, кто дожил до победы, и у тех кто нет. Не хочу тебя обижать и давить авторитетом и возрастом. Поэтому помолчи.