— Для начала я с ним просто поговорю, — ответила я, и мой голос прозвучал тише, чем я планировала.
— Это понятно. А после? — продолжал настаивать отец, его пальцы сжали мое плечо.
— Возьму с собой на Эрин.
— Так я и думал, — недовольно поджал губы отец. — Роксана, послушай. Дорога на Изумрудный остров дальняя и опасна даже без сумасшедших рабов. Не хватало, чтобы ночью на стоянке он вас всех перерезал! Ты видела, на что он способен!
— Именно поэтому я его и не оставлю здесь, — перебила я, наконец обернувшись к нему.
В его глазах я увидела ту самую старую боль: страх перед моей неконтролируемой силой, который когда-то заставил его отправить меня прочь. Что ж, отец, неужели теперь ты боишься не меня, а за меня?
— Если что-то пойдет не так, пусть это лучше буду я или тот рыжий маг. А не служанки, конюхи или твои внучки. Я хоть смогу дать отпор.
Отец выругался сквозь зубы, но кивнул, принимая мою логику. Одно дело схватка атланта и обученной чародейки и совсем другое, когда рядом окажутся беззащитные женщины, дети и рабы…
— Мы можем его продать. Или отправить в каменоломни, — его последний довод прозвучал уже без веры в то, что я послушаюсь.
— Там тоже будут люди. Еще более беззащитные, — парировала я. — И даже не предлагай казнить. Сначала — разговор.
Я отодвинула тяжелую задвижку, но затем остановилась, кое-что вспомнив.
— Подожди, — сказала я отцу, порывшись в складках своего пояса. Я вытащила небольшой, потрепанный кожаный мешочек, туго затянутый шнурком, и протянула ему.
Отец удивленно поднял бровь, принимая его. Он был тяжелее, чем выглядел.
— Что это, дочь?
— Сестра, как всегда, права насчет моей стипендии, — пожала я плечами, глядя куда-то мимо его лица, на яркую фреску с ларами. — Трех тысяч сестерций у меня нет. Но все же, я хочу рассчитаться. За него.
Я кивнула головой в сторону двери кладовой, глядя как отец развязывает шнурок и высыпает содержимое.
На его ладонь легли три крупных камня. Они были неограненными, но в свете, падающем из атриума, в них играли глубокие, живые огни.
Один был цвета весенней листвы. Глубокий, насыщенный изумруд, хранящий в себе тайну древних лесов. Второй — медово-золотой хризоберилл, искрящийся внутренним огнем, словно капля солнца, пойманная в ловушку. Третий, самый крупный, темно-фиолетовый аметист, отливавший бархатным сиянием, будто сумеречное небо.
— Надеюсь, что этого хватит. Но если нет, я могу еще что-нибудь придумать.
— Роксана, ты не обязана... — начал отец, и в его голосе прозвучала та мягкость, которую я не слышала уже много-много лет.
— Обязана, — перебила я упрямо, наконец встретившись с его взглядом. — Он — мой выбор, моя ответственность и моя проблема. Я хочу рассчитаться. Мастер Фергус говорил, что на континенте за такие самоцветы ювелиры дают втрое больше, но я не знаю хватит ли...
Отец молча перекатывал камни на ладони, а его лицо было серьезным и непроницаемым. Он явно взвешивал не столько их стоимость, сколько мое упрямство. Уверена, он понимал, что это не просто оплата долга, а желание доказать свою независимость. Хоть таким способом.
Наконец он сжал пальцы, спрятав камни в ладони, и коротко кивнул.
— Хватит. Считай, что мы в расчете.
Облегчение, острое и стремительное, обдало меня как весенний ливень. Я тоже кивнула в ответ и резко развернулась к двери кладовой.
Теперь он мой. Полностью и безраздельно. Мысль была одновременно пугающей и странно... успокаивающей.
Дверь открылась с тихим скрипом.
Невольник сидел на холодном каменном полу, вытянув длинные ноги, отчего помещение казалось еще меньше. Его руки были притянуты к стене толстыми веревками, привязанными к железным кольцам. Голова была запрокинута, обнажая линию шеи и острые уши, но стоило мне войти, как мышцы на его торсе плавно напряглись. Его взгляд, цвета штормового моря, встретился с моим.
Никакого страха и покорности. Только вызов и усталая ярость.
«Боги, он прекрасен и ужасен одновременно», — промелькнула крамольная мысль. Как же мне повезло, что истощение и голод сожрали половину его сил. Иначе от меня остались бы лишь воспоминания.
— Как тебя зовут? — спросила я, устраиваясь на шатком табурете напротив.
— Не знаю, — его голос, низкий и вибрирующий, заполнил маленькое пространство. Он намеренно сделал паузу, прежде чем добавить с отточенным сарказмом: — О, госпожа.
Укол злости и досады кольнул меня. Он держался так, будто это он был пленником по своей воле, а я — назойливой мухой или наложницей, которая должна упасть ниц у его ног.