Осенью 1898 года полиция «накрыла» известный в узких кругах в Петербурге подпольный игорный дом Маслевича. Попасть туда было невероятно сложно: дворник и швейцар тщательно следили за всеми, кто появлялся в непосредственной близости от квартиры, где шла игра. Заподозрив неладное, они сразу нажимали секретную кнопку электрического звонка, и хозяин мог быстро свернуть игру. Пройдя этот кордон, следовало самому найти нужную квартиру, позвонить туда, потом постучать, а затем громко назвать имя хозяина. Только тогда открывалась заветная дверь, и пришедший мог присоединиться к игрокам.
Однако полицию восхитила не эта система предосторожностей, достаточно обычная для подпольщиков. Удивление вызывал способ, с помощью которого Маслевич опустошал карманы игроков. Для этой цели у него были изготовлены специальные карты, «магнитные», с металлической пластиной на обороте.
Когда игроки собирались, хозяин выходил к ним и заявлял, что, в отличие от других игорных домов, где банкометов обычно подозревают в мошенничестве, у него все идет честно. Гости, разумеется, были далеко не наивными людьми, на слово Маслевичу не верили и требовали гарантий. И тогда владелец игорного дома демонстрировал гостям новые магнитные карты. «Банкомет будет метать не руками, а магнитом, так что никакая передержка невозможна», — торжественно заявлял он.
Успокоенные картежники приступали к делу. Однако игра тянулась очень долго: каждую карту следовало отцепить от магнита и лишь потом вскрыть. Между тем страсти накалялись. Игроки уже начинали требовать раздавать скорее и перестать копаться. Наконец слышался возглас какого-нибудь, вполне возможно подставного, игрока: «Да бросьте вы эти карты… возьмите простые… надоело… мы и так верим в вашу честность».
Желание клиента моментально удовлетворялось, «Магнитки» убирали, а через пару часов гости расходились с пустыми карманами и уверенностью, что сегодня им просто не повезло, но вот завтра…
Приблизительно одновременно с домом Маслевича полиция накрыла и еще одно заведение. Когда стражи порядка ворвались в комнату, где, по их информации, «банковали», они застали сидящее за накрытым столом общество. Все было готово к трапезе: тарелки, вилки и прочая сервировка. Ждали только прислугу с блюдами. Полицейские уже собрались уходить, несолоно хлебавши, когда один из них, заприметив что-то под тарелкой хозяина, попытался ее сдвинуть, но фарфор как будто прирос к столу. Секрет, как выяснилось, был прост: хозяин дома оборудовал игорный стол специальным механизмом — достаточно было лишь нажать на потайную кнопку, и столешница переворачивалась. Вместо зеленого сукна появлялась скатерть с тарелками, ножами и вилками. Все предметы, конечно, были надежно закреплены.
И стол и магнитные карты перекочевали в музей сыскной полиции, который постоянно пополнялся всевозможными техническими диковинками. Сохранились ли эти экспонаты до наших дней, увы, неизвестно…
В декабре 1897 года многие прогуливающиеся по Невскому проспекту горожане стали жаловаться, что каждый день им приходится уворачиваться от некоего субъекта, который на приличной скорости проносился по главной городской улице, время от времени поглядывая на часы.
Ушлые журналисты петербургских газет быстро выяснили, кто был сей странный господин. Им оказался некий мещанин Сотейкин, в недавнем прошлом заядлый «тотошник», иначе говоря, любитель поиграть на скачках. С годами его увлечение переросло в настоящую манию, он дневал и ночевал на ипподромах, транжиря доставшееся ему от какого-то дальнего родственника солидное наследство. Проиграв все свои деньги, он начал влезать в долги, число кредиторов росло, но вместе с ними росла и страсть к скачкам. И вот однажды, проснувшись поутру, Семен Сотейкин ощутил, что он — это уже не он, не человек вовсе, а скаковая лошадь, точнее жеребец арабских кровей, горячий и быстрый.
Прислушиваясь к новым ощущениям, «скакун» Сотейкин вышел из дома и побрел по городу. Ноги вынесли его в начало Невского проспекта как раз в тот момент, когда на Петропавловке громыхнула полуденная пушка. Сотейников встрепенулся, повел головой и, издав непонятный крик, бросился бежать по Невскому к Николаевскому вокзалу. Пролетев до Знаменской площади, он отдышался и через несколько минут побежал обратно, радуясь, что удается обогнать этих бедолаг, запряженных в повозки. С того дня и повелось: ровно в полдень он выходил на старт у Адмиралтейства и со всех ног бежал к вокзалу, пытаясь побить свой же рекорд. Такой забег занимал у него обычно минут двадцать. Едва отдышавшись, он мчался обратно. Продолжались эти безумные скачки до шести вечера. С наступлением сумерек «лошадка», устав, растворялась в толпе, чтобы назавтра с выстрелом пушки вновь начать гонку.