Можно было пойти по пути «ужесточения» этих бандитов, но «ужесточить» их, огрубить значило бы облегчить задачу нашей разведке — с глупым болваном, изрыгающим проклятия, не так уж трудно сладить, а вот с людьми, которые подмяли под себя всю Европу, — с этими куда как сложнее.
Я решил попросту сложить нужные мне факты из биографий нацистов. И когда я соединил интересующие меня материалы в некие биографические справки, то получилось, что правда — не подправленная, без всякого тенденциозного переосвещения — и будет «самым верным цветом на верном месте».
Много мне помогал покойный писатель Лев Шейнин, принимавший участие в Нюрнбергском процессе, — его рассказы о Геринге и Гессе отличались точностью, он много раз говорил с Герингом, и тот поведал ему целый ряд историй, ранее никому не известных. Не могу не поблагодарить Романа Кармена, который в течении восьми месяцев прожил в Нюрнберге, работая над своей картиной «Суд народов».
Порой литература — в ее формальном выражении — оказывается подобной биллиарду. Удар одного шара по крепко сложенной «пирамиде» вызывает непредугадываемые движения по шершавому зеленому сукну стола, освещенного низкой и яркой лампой, словно бы обязывающей к тщательности, логике, точности.
Роман «Бриллианты для диктатуры пролетариата» начался с ленинского тома, где была приведена его записка члену Коллегии ВЧК Глебу Ивановичу Бокию по поводу хищений драгоценностей из Гохрана РСФСР. Драматизм этой записки был сам по себе законченным сюжетом для романа.
В архиве Октябрьской революции я познакомился с запыленными папками Гохрана. Потом — поездка в Таллин, работа в библиотеках и архивах, встречи с самыми разными людьми, сбор по крупицам фактов, из которых должна была вырасти правда того времени.
Десять весенних дней сорок первого года, события в Югославии, реакция на эти события в Москве, Берлине, Лондоне и Вашингтоне, позволили мне подойти к серьезнейшей проблеме национализма в системе межгосударственных отношений.
Месяц, проведенный в Югославии с учеными, работа в архивах Белграда и Загреба, две недели, проведенные на маленьком острове Муртер, в доме рыбака Младена Мудрони-Бакарелла, который по утрам угощал меня рыбой, жаренной на оливковом масле, которое он сам давит, пробуя на пальцах, словно нефтяник — первую нефть, позволили мне написать роман «Альтернатива» и, как прямое его продолжение, после работы в институтах и библиотеках Польши и Чехословакии, после громадной помощи украинских ученых — роман «Тридцатое июня».
Можно ли считать, что Максим Исаев-Штирлиц, действующий в этих исторических хрониках, — фигура выдуманная? Ни в коем случае. Образ этого разведчика «списан» с нескольких ныне здравствующих людей, которым хочется принести благодарность за их великолепную, честную и смелую жизнь.
ДНЕВНИКИ
"Искусству или умению изучать русскую прозу следует помогать компьютерами, хотя, думается, даже компьютер не сможет подсчитать все трагические компоненты отчаянья, надежды, мольбы, страха, любви, что рвали сердца тех литераторов, кому Господь дал ум — от него у нас горе, от чего же еще?!"
Юлиан Семенов
"Дневники отец вел не постоянно — если в конце пятидесятых и в начале шестидесятых годов записывал практически все, то начиная с 1964-го года регулярные записи делал лишь во время командировок в качестве корреспондента российских газет.
Говорил, что нельзя доверять памяти, и записывал впечатления «на живую»: любопытные факты, литературные портреты людей, шутки, размышления. Там, где сложно было писать — во Вьетнаме — под бомбами, в Никарагуа, во франкистской Испании, — наговаривал «дневник» на маленький диктофончик и распечатывал по возвращении. Некоторые из записей легли в основу книги «На “козле” за волком».
Дневник Ю. Семенова неоднороден — одни записи носят эпизодический характер, другие по отточенности языка и выразительности образов больше похожи на законченные литературные произведения, но все они объединены уважительным интересом к описываемым людям, внимательным взглядом на окружающее и точным анализом."
Ольга Семенова
1962 год
Критики требуют: «Объясните, как, в какое время сложился новый характер молодого человека?» (имея в виду Богачева)*.
А как это объяснишь, а главное покажешь?
Перестали сажать, перестали бояться и в каждом видеть сексота — отсюда и другие характеры, которые не понятны другому поколению.
Тут не объяснишь — это объяснение было бы унизительным для общества. Тут надо все самому понимать.
Внутри каждого общества рождается новое, антагонистичное... родившему его.
* Богачев — главный герой повести Ю. Семенова «При исполнении служебных обязанностей».
8 февраля 1963 года
Вчера зашел ко мне Юра Холодов — старый, еще школьный друг, с которым я сидел на одной парте с 7- го по 10-й класс. Жил он тогда в покосившемся бараке, с матерью и сестрой Валей, отец погиб на фронте.
Помню его всегда в коричневом джемпере. Руки здоровые, мужские, крестьянские, из джемпера торчат, как у пугала. Из брюк всегда вырастал. Ходил косолапо, потому что в ботинках поджимал ноги, а ботинки все равно рвались, причем рвались у мысков.
Еще помню — с 8-го класса, когда мы ездили на Фили купаться, он без 10—15 лягушек домой не возвращался. Делал с ними опыты — опыты для 8-го класса необычайно интересные.
Я ничего не понимал, но млел от восторга. Сейчас Юра — кандидат биологических наук, работает в Институте высшей нервной деятельности. Занимается какими-то хитрыми проблемами магнитного поля у рыб, что очень тесно, как выяснилось, взаимосвязано с проблемами телепатии и парапсихологии.