– Возможно, – Дима кивнул. – Или просто усиливает наблюдение перед дедлайном, чтобы мы не выкинули какой-нибудь фокус.
– Тем более нужно действовать быстрее, – решил я. – Мы почти готовы. Заявление написано, Карина дорабатывает манифест, интервью согласовано. Осталось только подготовить документы для журналистов – фотографии, скриншоты, доказательства нашего авторства.
Дима сел за компьютер и начал собирать технические материалы – исходные файлы работ Фантома, документацию процесса их создания, эволюцию алгоритмов. Это были наши главные козыри в противостоянии с Фоминым – реальные, подлинные материалы, доказывающие наше авторство.
Мы работали лихорадочно, понимая, что времени остается все меньше. Карина прислала доработанный манифест – не идеальный, но достаточно сильный и убедительный. Глеб получил подтверждение от своих сотрудников о возможности экстренной выставки, начиная с завтрашнего дня.
Все шло по плану, пусть и импровизированному, поспешному. Мы готовились раскрыть правду на своих условиях, превратить потенциальную катастрофу в художественный жест.
И тут мой телефон зазвонил. Номер был незнакомым.
– Да? – я ответил, чувствуя нарастающую тревогу.
– Марк Белецкий? – официальный мужской голос. – Старший следователь Петров. Мы расследуем заявление о мошенничестве в особо крупном размере, связанное с продажей произведений искусства под именем Алекса Фантома. Мне нужно, чтобы вы приехали в следственный комитет завтра в 10 утра для дачи показаний.
Я почувствовал, как кровь отливает от лица. Официальное расследование. Следственный комитет. Мошенничество в особо крупном размере. Это было гораздо серьезнее, чем мы предполагали.
– На каком основании? – я пытался звучать спокойно. – Кто подал заявление?
– Александр Фомин, – ответил следователь. – Он утверждает, что вы и ваши сообщники незаконно присвоили его работы и идеи, продавая их под именем несуществующего художника Алекса Фантома. У него есть доказательства, которые мы сейчас изучаем.
– Это абсурд, – я старался сохранять хладнокровие. – Я могу доказать, что Фомин лжет.
– Вот и отлично, – следователь звучал почти довольным. – Приезжайте завтра со всеми доказательствами. И, мистер Белецкий… не пытайтесь покинуть город. Это может быть интерпретировано как признак вины.
Он отключился, оставив меня в состоянии шока. Глеб и Дима смотрели на меня с тревогой.
– Что случилось? – спросил Глеб.
– Следственный комитет, – тихо сказал я. – Фомин подал официальное заявление о мошенничестве. Меня вызывают на допрос завтра утром.
– Черт, – выругался Дима. – Это серьезно. Если начинается официальное расследование…
– Нам нужно действовать еще быстрее, – решил я. – Опубликовать заявление прямо сейчас, не дожидаясь утра. Разослать пресс-релиз, выпустить манифест Карины, сделать все, что успеем до утра.
– Это может выглядеть как реакция на расследование, – предупредил Глеб. – Как попытка оправдаться, а не как запланированное художественное высказывание.
– У нас нет выбора, – я покачал головой. – Если я пойду на допрос без предварительного публичного заявления, мы потеряем контроль над нарративом. Нам нужно опередить официальную версию, представить свою интерпретацию до того, как начнется расследование.
Мы принялись за работу с новой энергией, понимая, что времени остается все меньше. Я связался с онлайн-изданием, договорился о немедленной публикации интервью. Карина согласилась выпустить манифест на своем персональном сайте прямо сейчас, не дожидаясь утра. Глеб начал рассылать пресс-релизы и готовить срочное открытие выставки.
Но чем больше мы спешили, тем больше ошибок совершали. В интервью я путался в деталях, противоречил сам себе, не мог четко сформулировать концепцию проекта. Манифест Карины, опубликованный в спешке, содержал неточности и недоработки. Пресс-релиз Глеба был составлен наспех, без достаточной проработки ключевых сообщений.
Мы действовали как в лихорадке, пытаясь опередить события, которые уже выходили из-под нашего контроля. И чем больше мы спешили, тем менее убедительными становились наши действия, тем больше они выглядели именно как реакция на расследование, а не как запланированное художественное высказывание.
Около двух часов ночи, когда интервью было опубликовано, манифест выпущен, пресс-релизы разосланы, я вдруг почувствовал приступ тошноты и головокружения. Напряжение последних дней, недостаток сна, постоянный стресс – все это накопилось и выразилось в физическом недомогании.