Во-вторых, теорию и практику стихосложения никто не отменял. На занятия приходили известные литераторы и литературоведы: пушкинист Сергей Михайлович Бонди, не нуждающийся в представлениях Корней Иванович Чуковский, молодые поэты Фазиль Искандер и Олег Чухонцев, наконец, Сергей Баруздин – секретарь правления Союза писателей, а чуть позже главный редактор журнала «Дружба народов».
В-третьих, литературная студия обеспечивала бесплатные поездки по Подмосковью и по Золотому кольцу.
Как итог пребывания во Дворце пионеров появляется сборник «Час поэзии», подготовленный всё той же Румарчук. Правда, сборник залежался и вышел в 1965 году. В нём ещё одно знаковое имя – Ольга Седакова. К уже известным и проходным в советскую печать «Стихам о тайге» добавляются «Страницы детства»[33]:
Всё это в принципе неплохо, но чувствуется, что стилистически не губановское. Может быть, так кажется, но никуда от этого чувства не уйти: вымученные тексты, написанные публикации ради, к тому же и не сумевшие как следует помочь.
Беда ещё в том, что к моменту выхода «Часа поэзии» (а он вышел не раньше июня 1965 года) Губанов состоялся как видный неподцензурный деятель культуры. Намеренно пишу так: уже не просто поэт, а деятель культуры. Думается, если б наша бюрократическая машина не затянула с печатью сборника, у Губанова случались бы, и не один раз, иные «советские» публикации. Правда, и поэт бы у нас был тоже иной – мастеровитый середняк.
Но надо отдать Губанову должное: он напрочь забывает и «Пионерскую правду», и «Час поэзии» – и с какого-то момента начинает искать ещё большей свободы. Потому что необходимо что-то ещё!
Неофутуризм
Начитавшись доступных томиков Пастернака и Маяковского, «Полутораглазого стрельца» Лившица (вряд ли же читались новые сборники ещё живых футуристов Кирсанова, Асеева, Сельвинского, Каменского, Ивнева или кого помельче?), Губанов решает изобрести велосипед – неофутуризм.
Таких отчаянных юношей было много ещё во время расцвета футуризма – в самом начале 1910-х. Вслед за кубофутуристами появились эгофутуристы, «Петербургский глашатай», «Мезонин поэзии», «Лирика» – это была основа основ. А ещё существовал десяток микрогрупп и множество одиночек, которые вполне могли прибавить приставку «нео» к своему будетлянству.
Впервые же эта приставка возникла в 1913 году – в казанском сборнике «Нео-футуризм. Вызов общественным вкусам». Конечно, то была пародия и насмешка. На страницах издания красовались в основном угловатые кубистические рисунки, но были и стихи. Например, такие:
Посмеялись – идём дальше. Уже в 1920–1930-е годы всякий молодой человек, желающий писать ярко и эпатажно, начинал либо с подражаний зауми Алексея Кручёных и компании (взять хоть обэриутов), либо с провозглашения неофутуризма. Одним из таких начинающих поэтов был Николай Глазков.
С конца 1930-х годов он тесно общался с Лилей и Осипом Бриками. Познакомился у них с Кирсановым, Асеевым, Кручёных и Мариенгофом.
В 1939-м вместе с Юлианом Долгиным основал «небывализм». Им удалось выпустить два машинописных сборника.
Но возникает вопрос: был ли это действительно неофутуризм?
Возьмём в качестве примера стихотворение «Гоген»[34] (1939) Глазкова:
У него было ещё очень похожее, столь же эротоманское стихотворение:
Нечто подобное писал и Долгин, и остальные менее приметные молодые поэты. Пытались подражать кручёныховской зауми. Но в основном – вот такой примитивизм.
То есть тоже мимо.
Что же Губанов? Изобретает он что-то новое, дерзкое и эпатажное?
Владимир Бондаренко, критик и журналист, писал, что наш герой «…в 1963 году составил самодельный сборник “Первое издание неофутуристов”»[36]. По воспоминаниям Батшева, к работе над этим изданием привлекались ещё Валентин Волшаник[37] и Игорь Грифель.
34
Винокурова И. Е. Последние футуристы: «Небывалисты» и их лидер Николай Глазков // Вопросы литературы. 2000. № 3.
35
«Её звали Вайраумати» (1892) – картина П. Гогена, написанная в полинезийский период творчества.
37
Волшаник Валентин Иосифович (1944–2013) – художник. Учился в Киевском художественном институте и в Московском институте им. Сурикова, работал в книжной графике и оформителем афиш в кинотеатрах. За фальшивомонетчество был осужден, отбывал срок в колонии-поселении. Затем все бросил и ушел жить при монастыре, где и провел последние 10 лет. Реставрировал иконы.