Мы знаем, что будущие смогисты как раз-таки были с «психодрома»[51]. Пускались ли они во все тяжкие[52] (ну по советским меркам – так уж точно пускались! но тут вопрос в наркотиках), сказать нельзя. Губанов выбрал стакан. Всё остальное, если и появлялось (от нескольких друзей поэта доводилось слышать о траве), то было несерьёзным, баловством, небольшим экспериментом.
А в «Национале» между тем собирались Роман Каплан (человек, который при участии Бродского и Барышникова откроет в Нью-Йорке самый знаменитый русский ресторан во всём мире – «Русский самовар»), Леонид Виноградов, Михаил Ерёмин, Евгений Рейн, Сергей Чудаков и многие другие.
Дадим ещё один эпизод, чтобы прочувствовать атмосферу. Рейн рассказывал о встрече с Юрием Олешей. Тот был не в лучшем состоянии. Ему оставалось полгода до смерти. То есть это – январь 1960 года. Он в тот раз сидел в «Национале» в одиночестве. Его приметил Рейн с товарищем. Подсели. Представились. Разговорились. Заказали одесскому гению бутылку коньяка. Думали, что вместе и разопьют, но Олеша оставил её для похода на день рождения Катаева.
А дальше у них случился прекрасный и показательный диалог[54]:
– Как вы думаете, молодые люди, кто лучше пишет, я или Катаев?
Я ответил честно – так думал тогда, так же думаю и сегодня, хоть я считаю Катаева замечательным художником, выдающимся пластиком слова:
– Конечно, вы, Юрий Карлович.
Мой приятель стал что-то говорить о роли Олеши в русской прозе. Я помню, что мелькало малопонятное слово «имажизм». Олеша остановил его, он сделал какое-то неясное движение рукой, обозначающее знак внимания. Тишина надвинулась на наш столик. Сдержанно гудело кафе в этот непоздний час.
– Да, я лучший писатель, – сказал Олеша, – но у Катаева демон сильнее.
Здесь важен, во-первых, «имажизм», который не совсем к месту употребляет приятель Рейна (и мы делаем вывод, что в оттепель теория и практика имажинизма всё-таки, несмотря ни на что, находились в актуальной литературной повестке), а во-вторых, демон, который управляет гением. Но об этом мы ещё поговорим отдельно.
Как вы видите, в «Национале» компания собиралась отменная. Заходи в любое время дня и ночи – обязательно на кого-нибудь наткнёшься.
Вся эта ситуация, конечно, не походит на кафейный период русской поэзии, но подражание великим да пусть и мнимая, но преемственность – ощущаются. А на первых порах это очень важно.
В одном из перечисленных кафе происходит знакомство с Владимиром Шлёнским, который ещё сыграет свою роль в жизни Губанова. Читаются и обсуждаются стихи футуристов. Совершаются прогулки по Москве, по её сакральным литературным местам и по кладбищам.
Вильям Мейланд рассказывал, как они небольшой компанией, затарившись бутылкой вина и батоном хлеба (о, какие это несерьёзные закупки! что такое бутылка вина на компанию ребят?), отправились в ночь на Ваганьковское кладбище. Искали могилу Сергея Есенина. Нашли. Помянули, выпили, почитали наизусть и его, и свои стихи. И в самый разгар этого действа… пришли милиционеры.
Что они забыли на кладбище? Может, сторож испугался и от греха подальше решил их вызвать?
Отвели молодых людей в помещение похоронного бюро и стали расспрашивать: кто они, откуда, что тут забыли? Парни, конечно, представились поэтами и назвали свои домашние адреса. Один Губанов съязвил, что живёт на улице под названием «Матросская тишина». Но стражи порядка, кажется, его не поняли. И попросили, раз уж перед ними возникли поэты, почитать что-нибудь.
И, конечно, началось небольшое представление. Только вообразите себе эту обстановку! Ваганьковское кладбище, дело близится к полночи, молодые поэты в компании милиционеров, кладбищенского кота и, конечно, незримого присутствия великих и не очень соотечественников.
51
Николай Мишин добавляет к и без того пёстрой компании ещё парочку заметных персонажей: «На этом пятачке-“психодроме” можно было увидеть Володю Жириновского, ещё не мечтавшего выйти на брег Индийского океана, и гениального русского художника Анатолия Зверева». – Подробней см.: Мишин Н. Истаявший СМОГ. // Про Лёню Губанова: книга воспоминаний. – М.: Пробел, 2016. С. 151.
52
«Во все тяжкие» – выражение неслучайное. Помните, что в промышленных масштабах производили герои одноимённого сериала Джеси Пинкман и Уолтер Уайт? Чистейший амфетамин. Если верить воспоминаниям Аркадия Агапкина, то и Губанову доводилось баловаться чем-то подобным: «Последний раз я видел Губанова осенью 1974 г. на квартире <…> одноклассника <…> Дружбы между нами не было, но обоюдная приязнь присутствовала. А тут, будучи оба под “феном”, как-то прониклись, разоткровенничались…» – Подробней см.: Агапкин А. [Воспоминание о Леониде Губанове]. // Про Лёню Губанова: книга воспоминаний. – М.: Пробел, 2016. С. 325.
53
Губанов Л. Г. Прощальное объяснение. // «Я сослан к Музе на галеры…» – М.: Время, 2003. С. 349.
54
Рейн Е. Б. Мне скучно без Довлатова. Новые сцены из жизни московской богемы. – СПб.: Лимбус Пресс, 1997. С. 164.