Новые примечания к «стихам, сделанным из чужих стихов» (К поэтике и эволюции малого панегирического жанра в середине XVIII века)
Кирилл Рогов
В опубликованной не столь давно статье С. И. Николаев с впечатляющей убедительностью показал, что сумароковские «Стихи, сделанные из чужих русских стихов на победу над прусаками…», напечатанные в сентябрьском номере «Трудолюбивой пчелы» за 1759 г., являются полемическим откликом на анонимное стихотворение «На преславную победу, полученную российским войском над пруским в Силезии, 12 июля 1759 года», помещенное в июльском номере журнала «Праздное время в пользу употребленное» за тот же год и принадлежавшее М. В. Ломоносову. Исследователь не только вернул нам этой атрибуцией ломоносовский текст, но и реконструировал доселе неизвестный эпизод литературной полемики Ломоносова и Сумарокова, составлявшей один из центральных сюжетов литературной жизни с конца 1740‑х и до 1760‑х годов.
Идентифицировав опубликованное в «Праздном времени» стихотворение с упомянутыми в ломоносовской «Росписи упражнениям сего 1759 года» «краткими стихами» «На победу у Пальцига, будучи в Гостилицах», С. И. Николаев восстановил и приблизительные обстоятельства его создания: в начале 20‑х чисел июля по дороге в Усть-Рудицу Ломоносов заезжает в имение К. Г. Разумовского Гостилицы, где узнает об одержанной П. С. Салтыковым победе и, «вероятно, по просьбе Разумовского», пишет панегирический отклик на это событие [Николаев. С. 4—5]. По рассуждению исследователя, своей сентябрьской переделкой Сумароков вступил с Ломоносовым «в очередное поэтическое состязание и попытался „исправить“ особенности ломоносовского стиля», «посчитал возможным и нужным перевести ломоносовскую одическую стилистику на свой поэтический язык» и «продемонстрировать, как именно и каким стилем надо писать такие стихи» [Николаев. С. 6—7]. Речь, по мнению ученого, идет о своеобразной перифразе стихотворения, о чисто стилистическом его усовершенствовании, и в свой текст Сумароков внес лишь «одно содержательное изменение», а именно: «предпоследний стих Ломоносова „О счастлив, счастлив, кто десницу ту лобзает“ имеет в виду, по всей вероятности, Разумовского, тогда как Сумароков в стихе „А мы любя и чтя свою императрицу“ подразумевает всё общество» [Николаев. С. 6]. Учитывая примечание под опубликованным в «Праздном времени» без имени автора опусом («Писано в Гостилицах 25 июля того ж года»), прямо указывающее на его контекст и прагматику и, таким образом, включавшее Разумовского в качестве субъекта панегирической эмоции в его смысловую структуру, это замечание можно считать весьма тонким. Однако никоим образом нельзя согласиться с тем, что это единственное и даже самое существенное смысловое изменение, сделанное Сумароковым. Напротив, в процессе стилистического совершенствования «чужих стихов» последний вынужден был проигнорировать их главную тему и в результате радикально изменить весь семантический строй текста.
Трудно солидаризоваться с утверждением С. И. Николаева, что «На преславную победу» — «стихотворение довольно общего содержания», которое «представляет собой набор общих мест и поэтических формул» [Николаев. С. 4, 6]. Панегирическую реплику Ломоносова формирует очень ясный и концептуальный, если не сказать консептистский, смысловой сюжет «усмирения и посрамления гордых» (см. Приложение. I, в особенности стихи 4—6 и 10). Именно вокруг него выстраивается то скопление антитез и парадоксов («ревность храбрая» / «коварна мочь», «бегут, зря прежние трофеи», «о торжестве скорбят»), которое задает здесь характерную смысловую суггестию ломоносовской панегирической поэзии малых форм. Первые два стиха ломоносовского опуса в публикации Николаева воспроизведены, к сожалению, неточно («Европа и весь свет, монархиня, свидетель / Пред Вышним, коль твоя любезна добродетель» [Николаев. С. 4]; ср. Приложение. I, стих 1—2); пунктуация текста, помещенного в «Праздном времени», заставляет думать, что речь идет не о том, что «Европа и весь свет» «свидетели пред Вышним» в добродетельности Елизаветы, но что добродетель пред Вышним императрицы «любезна» (т. е. оценена), чему свидетели (могли убедиться) «Европа и весь свет» (Сумароков несколько упростил эту мысль: у него речь идет не о добродетели религиозной — «пред Вышним», а о добродетели вообще, любезной, впрочем, Вышнему; см. Приложение. II, стих 1—2). Следующие восемь ломоносовских стихов поясняют исходную панегирическую констатацию: оценивший религиозную добродетельность Елизаветы Вышний вложил в ее полки «ревность храбрую» и так сломил «коварну мочь» «гордых сопостат», коих бегство в виду их «прежних трофеев» (знаков былых побед) «сугубит», т. е. делает более явственной и выразительной, господню идею «посрамления» гордых, а «десница» Елизаветы оказывается тем орудием («силою»), посредством коего Господь претворяет свой замысел усмирения гордости.