И это даже не самое худшее.
Глава вторая
Итан
Моя новая партнёрша по классу режиссуры пугающе горяча.
Или, может, просто пугающая, но немного горячая?
В любом случае, я не знаю, почему не могу перестать смотреть на неё. Она и близко не в моём вкусе. Я предпочитаю блондинок с ногами подлиннее.
У этой же девчонки тёмные волосы — почти чёрные, но не совсем — и ростом она не больше метра шестьдесят. К тому же, она одевается не в оборчатые сарафаны и босоножки, которые я привык видеть на девушках летом, а в чёрные штаны карго, заправленные в сапоги, принадлежавшие полям битвы Гражданской Войны.
И ещё фиолетовая маечка. Эта крохотная майка — единственная часть её наряда, которая мне нравится.
Для такой маленькой девушки, как она, у неё фантастические буфера.
Менее привлекателен макияж енота. Излишняя чёрная подводка вокруг глаз как большой «пошли нахер» летнему времени и радости. Не говоря уже о том, что она адски стервозная.
Явно не в моём вкусе.
А теперь я ещё и застрял с ней на всё лето.
Думаю, это дало мне право быть таким придурком в коридоре, тогда как она, очевидно, хотела, чтобы её оставили в покое. В любой другой день я бы просто помог ей собрать её барахло и позволил утопать прочь, но то, как нагло она навесила на меня ярлык «престижного университета», не успел я и рта раскрыть, вывело меня из себя.
Её правда, конечно. Я сюда не вписывался. И если бы я сам захотел создать стереотип, то сказал бы, что девушки в этой части кампуса выглядят так, будто в основном проводят время, попивая капустный сок и обсуждая феминистскую литературу. Да и по большинству парней видно, будто они знают о феминизме больше, чем женщины.
Что меня устраивает. Каждому своё, и всё такое.
Просто в школе я больше любил пиво и футбол. Дома отдавал предпочтение шахматам и скотчу, но суть не в этом. Суть в том, что в аудитории я заметил как минимум пять парней с накрашенными ногтями. Накрашенными ногтями.
Я бы скорее умер, чем накрасил себе ногти.
Так что чудачка права. Мне здесь не место, как и ей в моей стажировке на Уолл-Стрит в прошлом семестре. Но я не привык, чтобы люди говорили о таком вслух.
Просто смирюсь с тем, что придётся принести извинения этому миниатюрному готскому монстру. Возможно, предложение мира поможет нам пережить летнюю совместную работу. Но она уже вышла за дверь.
Я нагоняю её в несколько шагов и хватаюсь за верхнюю ручку рюкзака. Меня мучает соблазн оторвать её от земли, просто потому что знаю, что смогу, но вместо этого я дергаю её ровно с такой силой, чтобы дать знать о своём присутствии.
Она бросает в меня свирепый взгляд, и на секунду я поражаюсь близостью её глаз. Они большие и ярко-синие, что как-то совсем не вяжется с остальной её личностью. Честно говоря, я удивлён, что она не носит чёрные линзы, чтобы окончательно вытеснить из своей жизни все цвета.
— Как прошёл твой первый день во втором классе? — интересуюсь я, приноравливаясь к её шагу. — В смысле, ну, серьёзно, кто ещё носит рюкзаки?
— Не у всех есть деньги на «Прада», — отзывается она, стреляя в меня очередным смертоносным взглядом.
— Ну ничего себе, обратный снобизм3. Кто бы мог подумать!
Она удивлённо моргает от моих слов. Большинство людей находят социально приемлемым издеваться над богатыми людьми. Возможно, они путают наши стодолларовые купюры со щитом — не знаю.
Она не отвечает, и до меня окончательно доходит, что мне придётся провести с этим жутко раздражительным человеком кучу времени, а я нисколько этого не жду.
— Слушай, ты же Стефани, да? — осведомляюсь я, снова хватая её за рюкзак, когда она пытается смотаться, и тяну обратно, как маленького ребёнка. — Хочешь познакомиться и обсудить наш проект сейчас, или у тебя есть другие планы? Убить кошку, сделать новый прокол для пирсинга?
Её глаза перебегают из стороны в сторону, как будто в поисках оружия, но потом она вздыхает и стряхивает мою руку.
— Возможно, нам разрешат работать самостоятельно, если мы захотим, — говорит она. — Я не особо общительная.
Я прикладываю руку к груди.
— Ты? Необщительная? Никогда бы не поверил.
В ответ она драматически закатывает на меня глаза.
— Да ладно тебе, дай мне шанс, — говорю я. — Как насчёт того, чтобы немного узнать друг друга? Правда или ложь: ты держишь в ботинке заточку.
На мгновение мне кажется, что она вот-вот улыбнётся, но как бы не так — она прищуривает глаза и высокомерно оглядывает меня.
— Правда или ложь, — парирует она. — Обычно ты повязываешь вокруг плеч свитер пастельных оттенков.
Я не отвечаю. Технически у меня есть свитер пастельного цвета, но его купила мне мама. И я никогда не носил его на плечах.
— Не важно, — говорит она. — Я спрошу у Холбрука, можно ли нам работать самостоятельно.
Я награждаю её фальшивой сочувствующей улыбкой.
— Поверь мне. Мартин — хороший парень, но он не станет делать для тебя исключение только потому, что ты социально отсталая.
Она вскидывает бровь на моё упоминание имени Мартина, и я делаю мысленную заметку называть его Профессором Холбруком в кампусе. И так чувствую себя виноватым за то, что он допустил меня до класса, у которого список ожидания длиною в милю.
Она пожёвывает губу, выглядя совершенно неубеждённой.
— Послушай, больно от этого не будет, — уговариваю я, стремительно теряя терпение. — Что думаешь на то, что мы просто перехватим по кофе и разберём наш план игры?
— Ладно, — отвечает она, наконец.
— Старбакс подойдёт? — осведомляюсь я. — Или их поставщики бумажных стаканчиков истребляют чересчур много дельфинов?
Она одаривает меня ещё одним этим своим взглядом совёнка.
— Сколько же клише у тебя припрятано в заднем кармане?
— Ты это начала, — говорю я, замедляя шаг, когда замечаю, что она не поспевает за мной. — Думаешь, я не заметил, что все вы решили, будто я подъехал к классу на яхте?
— А нет? В смысле, значительная часть Манхэттена вроде как окружена водой.
Я секунду изучаю её, пытаясь разобраться в степени её серьёзности. Определить не получается, поэтому я прибегаю к привычному сарказму.
— Не-а, на яхте меня можно найти только по выходным.
На сей раз уже она награждает меня острым взглядом, пытаясь понять, правду ли я говорю. Это почти приятно в извращённом я-бы-лучше-умер роде.
— Так, значит, Стефани, да? — спрашиваю я, когда она не отвечает. — Ты отзываешься на «Стеф»?
— Нет. На Стеф — нет, — говорит она, пока мы пересекаем улицу по направлению к знакомой бело-зелёной вывеске Старбакса. — Мой бывший парень так меня называл, поэтому я как бы разлюбила это сокращение.
Господи, неужели в самом деле кто-то встречался с этой капризной лилипуткой? Потом мои глаза спускаются к дерзкому декольте её крошечной майки. Точно. Вот в чём дело.
— Плохое расставание? — интересуюсь я, придерживая для неё дверь.
— Наверное. То есть, я зашла во время того, как он изучал чью-то вагину, и не могу сказать, что я была в трезвом уме.
Подавляю тихий смешок, вызванный её описанием. Не думал, что слышал когда-нибудь, чтобы девушка так небрежно упоминала это слово. Это немного… тревожит.
— Понял. Значит не Стеф.
На секунду я чувствую небольшую зависть к её методу переключения с плохих отношений. Хотелось бы, чтобы имя «Итан» так же легко сокращалось, чтобы я мог стереть… всё.
— Дай угадаю: ты возьмёшь что-нибудь с соей, — говорю я, когда мы встаём в очередь.
Она приподнимает плечо, видимо, принимая этот стереотип.
— Гранд мокка на соевом молоке, не взбивая. А ты типично по-мужски возьмёшь заваренный кофе, верно? Или, возможно, сразу эспрессо?
Хоть я сам вывел нас на путь клишированных стереотипов, тот факт, что по большей части наши догадки в адрес друг друга оказываются правдой, начинает жутко раздражать, поэтому вместо привычного заказа высокого стакана заваренного кофе, я продвигаюсь к прилавку и выпаливаю каждое пришедшее на ум слово: белый шоколад, взбитые сливки, карамель, миндальная специя.