— О, и не забудьте посыпать, — добавляю я.
Бариста кивает, явно пытаясь разобраться, как вместить это на кружке, когда она уже исписана чёрным фирменным маркером. Моё мужское достоинство немного страдает, но я справляюсь. Мне в радость быть «метро», или как они там называют парней, которые чистят зубы и подстригают ногти на ногах.
— Ты заказал это, чтобы доказать, что я ошибаюсь, — говорит она, когда мы хватаем наши напитки и отправляемся за стол.
— Как и ты, когда позволила мне заплатить за тебя, потому что иначе ты бы определённо настояла на том, чтобы отдать деньги за себя самой.
— Именно, а ещё было трудно не заметить пачку двадцаток в твоём бумажнике.
— Деньги за наркоту, — лгу я, отпивая свой напиток. Морщусь от неприятной сладости, отчего Стефани ухмыляется, демонстрируя очень симпатичную ямочку на щеке, которую я раньше не замечал. Наверное, потому что эта девчонка не рвалась рассыпаться в улыбках.
— Скажи, что ты хоть что-нибудь поняла из болтовни в классе, — прошу я, отпихивая свой напиток в сторону. — Что, во имя Господа, ещё за «общий сюжетный фильм»?
Я выделяю кавычками в воздухе последнюю часть и вижу, как она поскрипывает зубами.
— Так и знала, — произносит она, подавшись вперёд. — Ты не студент-киношник.
— Эм, нет. Что меня выдало?
Она кивает в направлении моих рук.
— Бицепсы. Ни одного уважаемого студента не поймают с такими пушками.
Я усмехаюсь.
— Гот, никогда больше не называй их пушками.
На мгновение мне кажется, что она краснеет, но затем возвращает своё убью-глазами выражение.
— Тогда что ты делаешь в классе? Я думала, в нём только студенты Тиш, и я знаю, что у него был лист ожидания. Я была в нём.
Чувство вины вновь оживает, и я сразу же напоминаю себе, что этот курс спасает меня от облачения в костюм для очередной стажировки в «Прайс Холдингс». В любое другое время я был бы этому очень рад. Но не этим летом.
Обратив внимание на преданность Стефани к своему крошечному классу режиссуры, я не решаюсь сказать ей, что пошёл на него только из-за того, что не нашлось никаких летних бизнес-курсов, доступных по вторникам и четвергам. Как и не распинаюсь на объяснения, что фраза «у меня занятия» — единственное оправдание на вопрос отца, почему я не могу быть его правой рукой в офисе
И я, конечно, не собираюсь говорить ей, почему не хочу проводить столько времени со своим отцом этим летом.
Вымучиваю улыбку.
— Наверное, появилось свободное место.
Она закатывает свои большие голубые глаза.
— Уж точно. В любом случае, я покопаюсь на сайте сегодня. Найду тему для работы полегче и напишу тебе, обрисовав план игры.
— Эй-эй-эй, — я вскидываю руку. — У меня нет права голоса? А я был уверен, что это общий проект.
Она подаётся вперёд, приняв свирепый, пугающий и жуткий вид.
— Ты знаешь для чего используется несессер4?
Я подавляю смех, невольно уронив взгляд на её грудь.
— Для этого?
Ни намёка на улыбку.
— Он используется для перемещения инвентаря камеры на съёмочной площадке. А можешь назвать хоть один фильм Хичкока? Ты знаешь, что такое «кей грип»5?
Дерьмо. Из всех возможных партнёров мне выпал питбулёнок.
— Ладно, хорошо, ты меня подловила, — говорю я, поднимая руки. — Я не разбираюсь. Но я выхожу на четвёрку по среднему баллу, и мне бы хотелось, чтобы всё так и оставалось. И откуда мне знать, что ты не попытаешься включить в наш сценарий мёртвую птицу, разбившуюся о лобовое стекло?
Теперь я не жду от неё смеха, но она удивляет меня, издав тихий смешок, напоминающий радугу, вырвавшуюся из грязной лужи.
Смех исчезает так же быстро, как и появился, но она откидывается на стуле и, кажется, немного расслабляется.
— Слушай, я обещаю не облажаться, ладно? Написание сценария — не моя фишка, но я знаю, как это делается, и сама получаю приличные оценки. И я не стала бы сдавать школьный проект с мёртвой птицей.
— Приятно знать, — бормочу я.
— Я никогда не достаю из-под кровати свою коллекцию мёртвых птиц.
На сей раз врасплох застают меня, и я разражаюсь смехом, однако она переходит к лекции о том, каким будет задание, основываясь на описании из брошюры НЙУ. Ага. Все же их читают.
Я покорно стараюсь быть внимательным, пока она болтает о том, что сразу после определения нашей сюжетной направленности мы будем должны подобрать современные художественные примеры.
Слушая её лепет, я пытаюсь не пялиться на её сиськи, рассеянно думая, почему все эти киношки торчат в Нью-Йорке, а не в Голливуде. Не то чтобы я представляю этого крошечного гремлина в Южной Калифорнии, но она явно шарит в мире кино.
— У тебя рюкзак вибрирует, — говорю я, осторожно толкая её сумку и прерывая тираду о том, почему, по её мнению, переоценена «Касабланка».
— Прости, — бормочет она, хватая рюкзак и зарываясь в него в поисках телефона. По какой причине она не использует передний карман своего рюкзака — выше моего понимания.
Никогда не понимал, почему девушки в моей жизни всё так усложняют. В списке приоритетов Оливии «практичность» занимала место где-то между шоу «Огромных грузовиков» и рыбалкой. Ключи у неё всегда лежали на дне сумки, а не в боковом кармане. Она никогда не завязывала волосы, когда было ветрено. Зонтик в дождливую погоду? Забудьте. Видимо, принцессы Парк-Авеню не отличаются от принцесс Кладбищ, откуда явно родом Стефани, потому что она не прекращает рыться в рюкзаке.
То есть я не жду, что они будут таскать с собой сигнальные ракеты или армейский нож за поясом, но порой создаётся впечатление, будто цыпочки изо всех сил стараются быть неподготовленными.
— Алло? — наконец, находит Стефани телефон и заправляет за ухо прядку волос, прислушиваясь к человеку на том конце. Я замечаю, что у неё пять серёжек, и почему-то нахожу это горячим. Оливия всегда носила жемчужные серьги, которые я подарил ей на выпускной.
До меня доходит, что Стефани больше слушает, нежели говорит, и я отрываю глаза от её уха на достаточно долгое время, чтобы увидеть её смятение.
— Пустяки, — в конце концов отвечает она человеку по ту сторону. — Я должна выехать из общежития до конца недели. До того времени найду что-нибудь.
— Всё нормально? — интересуюсь я, когда она роняет телефон обратно в рюкзак. На дно рюкзака.
Она передёргивает плечами.
— Это была моя кузина. Я должна была снимать у неё квартиру практически за бесценок, пока бы она уехала домой в Аризону, но у неё поменялись планы, поэтому она остаётся в городе.
У меня уходит секунда, чтобы понять, о чём она говорит, так как у неё немного съехала майка, и я не извращенец, но чёрт…
— Что будешь делать? — спрашиваю я.
Она целую секунду сверлит взглядом окно, и я ожидаю, что у неё будет чуточку расстроенный или обеспокоенный вид, но вместо этого она выглядит полностью смирившей с дерьмовой картой, которую ей только что сдали. Как будто не заслуживает ничего лучше.
— Посмотрю, может, выйдет остаться у Дэвида. По крайней мере, он живёт недалеко от кампуса.
— Кто такой Дэвид?
— Мой бывший парень.
Я хмурюсь, глядя на её профиль, пока пытаюсь собрать паззл воедино.
— Постой, тот парень, которого ты поймала за изучением не внушающей доверия вагины?
— Он самый.
Она говорит это таким плоским, безразличным голосом, чем полностью добивает меня, и я почти открываю рот, чтобы предложить ей какую-нибудь глупость, однако затравленное выражение её лица останавливает меня. Мне не нужны девушки на данном этапе жизни, особенно с причудами. Никто никогда не уличал меня в чувствительности, и я не собираюсь становиться таким сейчас. Мне со своим дерьмом разобраться надо.
— Отстойно, — говорю я, пододвигая к ней своё гадкое пойло, как будто оно должно служить утешением девушке, которая наверняка является веганкой или ещё какой чепухой.
Стефани безучастно пожимает плечами.