Выбрать главу

Впрочем, лиха беда начало. Тут главное — принцип уловить, а дальше становится легче.

Спустя ещё неделю я добился того, что мой тренировочный камешек летал у меня над головой на высоте примерно двадцати метров постоянно. То есть не в буквальном смысле постоянно, а всё то время, пока я не сплю. Для магического восприятия соломенная крыша — препятствие слабое. Чем бы я ни занимался ещё — а у крестьянских детей, даже мелких, обычно хлопот полон рот, хотя ждущим участи даже смерды дают послабления — я не забывал концентрироваться на своей первой изученной магии.

И да: поскольку я никого не ставил в известность о смене статуса, никто не знал, что я уже не жду участи, а принял судьбу. Или же, как в моём случае (спасибо первой из двух особенностей), выбрал.

Сознательно. И с дальним расчётом.

Как говорится, молнии выбирают самые высокие деревья, а торчащий гвоздь — забивают. Обычно-то принятие судьбы у местных происходит куда позже, где-то в диапазоне от восьми до одиннадцати; ну, у черноногих и других простецов — так. Потому, если я не желал быть забитым, как тот гвоздь — мне следовало молчать и таиться.

Умеешь считать до ста — не гони, а подумай: оно тебе надо?

Песни о местных фольклорных (а может, и реальных) героях в своём зачине частенько включали устойчивые обороты вроде приняла она судьбу на шестую весну. Или куда более настораживающие, вроде такого: младший же сын принял судьбу пятой весной, и устрашились старшие братья его. Далее устрашившиеся, ясное дело, в полном соответствии с логикой волшебных сказок принимались строить более успешному младшему козни, причём до поры даже удачно. И если в были о королевиче Сориве или графинюшке Нойле всё кончилось хорошо, а старшие братья-сёстры-дяди-тёти оказались разоблачены и опозорены, то вот быль о Валохе, сыне купеческом, и быль о Трудиле-пахаре заканчивались прескверно.

А уж как кончилась быль «О Курисеме Скоморохе, возжелавшем магии учиться», лучше скромно умолчать. И не вспоминать подробности на ночь. Ох уж эти сказки! Братья Гримм обрыдались бы. Очень возможно, что кровавыми слезами. И сам дедушка Лавкрафт уважительно покивал, одобряя.

Но сказка ложь, да в ней намёк. И я понял его.

Да-да, я понял этот намёк, я всё ловлю на лету! И понимаю, что конкретно тут имели в виду!

Что простительно королевичу Сориву (и даже сулит высокий взлёт), то крестьянскому сыну Вейлифу из Малых Горок — то есть мне — обещает лишь всяческий мрачняк. Вроде забоя ногами в исполнении дружной толпы завистников. Я-то как раз из пахарей, сиречь презренный смерд по происхождению, даже не скоморох; и с перспективами в местном обществе, насквозь сословном, у меня не фонтан.

Это если мягонько, без мата.

К счастью (как я думал), время у меня есть (ха-ха). В конце концов, с гандикапом от трёх до целых шести лет, пока я в глазах общины всего лишь ждущий участи, у меня есть заметный шанс подняться до нашедшего тропу. И даже сделать по этой тропе пару дополнительных шагов. Или больше, чем пару.

В более привычных лично для меня игровых терминах это значит, что я могу тайно раскачаться до десятого уровня, выбрать класс и тем самым покинуть ряды отроков. Местные обычно находят тропу примерно к окончанию пубертата, то бишь в плюс-минус пятнадцать — старательные везунчики на два-три года пораньше, лентяи тремя, четырьмя, а то и пятью годами позже. И если ждущий участи считается (да и является) всего лишь дитём несмышлёным, а принявший судьбу расстаётся с детством, становясь отроком либо отроковицей, то нашедшие тропу — это уже молодые взрослые. Пусть и по самой нижней планке. Им можно уже жениться, обзаводиться хозяйством и детьми: кто-кто, но любой обладатель класса, пусть даже самого обычного, семью свою прокормит.

А ещё в деревне есть дошедшие до развилки — то бишь двадцать пятого уровня и развития класса, что происходит в среднем под сороковник. Конечно, если на месте не стоять, груши околачивая и баклуши побивая. Дошедших до развилки все (даже седые карги со скрюченными дедами, не сподобившиеся добиться таких успехов на своей стезе!) именуют старшими. И воля их по вполне очевидным причинам непререкаема, власть же в общине — незыблема…