День Брока пошел как обычно, как в последние четыре с лишним года. Необременительная работа, записи в журнале наблюдений, домашние хлопоты, «Томми», привычно ходивший за ним хвостом и то и дело повисавший на плечах. Правда, закончился он приятнее, чем многие дни до того: они с «Томми» оказались в постели еще до раннего осеннего заката и любили друг друга долго, вдумчиво, без жадности, но со страстью. В какой-то момент Брок провалился в расслабленный сон, даже не выползши из-под мужа, и тут же оказался на самом верху маяка, у включенного фонаря.
Вчерашний гость уже стоял здесь и смотрел на море. Брок протянул ему сигареты и закурил сам, и до самой последней затяжки они просто стояли, любовались успокоившимся океаном и молчали.
— Опять босой, — неодобрительно обронил Брок. — Идем, я тебе тапки купил. Околеешь в такую погоду по бетону босиком шариться.
— Я крепкий, — ответил Стив, затягиваясь.
Говорить не хотелось, лишь вот так вот стоять рядом, будто имеешь на это право, чувствовать, как забывается прошедший день, оставаясь где-то позади.
— Сегодня без дождя.
Стив смотрел на усыпанное мириадами звёзд небо и пытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь такую красоту, был ли так близко к вселенной, бескрайнему космосу.
— Теперь я тебя понимаю, — хмыкнул он, выпуская струйку дыма в небо. — Никого вокруг, спокойствие и космос. Жаль, мне не бросить всё и не уехать жить в такое же место.
— Тут главное решиться, — поделился собственным опытом Брок. — И чтобы было ради кого. Мы с «Томми» тоже в том еще говне варились, пока не вырвались. Знаешь, вот в фильмах, в романчиках этих слезовыжимательных любят показывать — ах, они встретились, ах, они нашли друг друга, и все у них стало заебись! Хуй-то там. Встретиться мало. И метки эти… — Брок потер грудь под ключицей с правой стороны, — это так, рекомендация. За своего надо глотки рвать и быть готовым на что угодно. На то, чтобы послать всю старую жизнь к хуям и начать все заново в хрен знает сколько лет — тоже.
А у «Томми» метка с левой стороны скрыта шрамами. Имя прочесть можно, а фамилия не видна. Но «Томми» это почти не парит. Хотя Брок видел, как иногда он проводит кончиками пальцев по побледневшей, но так и не стершейся метке. Странно это. Если их третий умер — так умер, а если не умер — почему метка почти не видна? Но она, левая, и у Брока не видна почти. И имя на ней самое обычное. Брок гуглил — частотное сочетание. Дантист в Провиденсе, голливудский сценарист, автомеханик в Нэшвилле, фермер в Абердине, еще куча людей… Как понять, кто из них тот самый? Ходить и драть рубахи на парнях, чтобы разглядеть ключицы? Глупость.
Зато под правой ключицей у «Томми» красовалось имя Брока. А у Брока — имя «Томми», то, настоящее.
Стив скривился, подался вперёд, будто бы желая разбежаться и прыгнуть, нырнуть в бездну с головой, и разбиться, если получится.
— А если не ради кого? — глухо спросил он, впервые за несколько недель касаясь пальцами выбеленной метки через тонкую ткань футболки, чувствуя, как покалывает немеющие кончики пальцев.
Стив понимал, что, стоит ему уехать куда-нибудь в глушь, спрятаться ото всех — в тот же день приставит себе к виску пистолет, взведёт курок и пустит свинец точно в кость над ухом. Нет, Стив не был ни меланхоликом, ни социопатом. Он умер семьдесят лет назад, шагнул в пропасть за Баки, разбился во льдах, поймал грудью шальную пулю, погиб тысячей возможных смертей. Только тело упрямо держалось за жизнь, накачивало легкие воздухом, разгоняло сердце, а Стив умер.
Брок шагнул к нему, обнял за плечи, прижал к себе сильное горячее тело.
— Не знаю, — сказал он. — Не знаю. Я до сорока лет дотянул один, думал, никому нахуй не сгожусь. А потом… встретил. Но найти и потерять… Даже не представляю. Он… какой был? — Броку и на мгновенье не пришло в голову, что это могла быть «она».
— Самый лучший, — Стив горько улыбнулся. — Понимаю, что природой так и заложено — мы находим свой идеал, правильно подходящую к нам детальку, но он… он был лучшим. — Стив дёрнул уголком губ, глядя на дрожащие ладони. Он впервые кому-то рассказывал о Баки. Об их отношениях не знал никто. Половину было не принято скрывать или прятать, ведь ничего не было лучше и правильнее встретиться наконец, обрести целостность, перестать слышать и видеть только часть мира, но они никому не рассказывали, будто бы в мире существовали только они и их горячо лелеемая тайна. Пегги долго не могла понять, отчего Стив посерел, будто бы выгорел, потеряв лучшего друга, и когда узнала, заметив непроизвольное желание Стива касаться метки под ключицей, не оставляла его одного ни на мгновение, приглядывала, обещая, что все наладится — глупая, как может наладиться окончательно сломанное? — Он был солнцем. Ярким-ярким, ослепляющим. Наши отношения были похожи на издёвку судьбы. Он и… я, худой невзрачный цыплёнок, способный только что голову поднимать. Потом война, чертова сыворотка и плен. Никто не замечал, как он изменился, сломался, что за показной весёлостью скрывается страх вернуться на холодный операционный стол, и всё, что сейчас вокруг, лишь видения измученного экспериментами мозга. И только я знал, только я видел и мог отогреть хоть немного. — Стив вновь коснулся метки. — Это я виноват, что он погиб. Я убил его.
— Не ты, — уверенно сказал Брок. — Гребаная судьба, враги, что угодно — но не ты. Просто так случилось, и это по-настоящему дерьмовое дерьмо, потому что война — пожирающая людей тварь, а жизнь — настоящая сука. Но ты любил его. Ты и сейчас его любишь. Я прав?
— Люблю. Наверное, только эта любовь и не даёт мне сдохнуть. Он бы не хотел этого, он всегда боролся за меня, за то, чтобы я жил. — Стив обернулся к Броку, улыбнулся благодарно. — Спасибо.
Мир размыло, смазало, затянуло мутной слёзной плёнкой. Стив моргнул, провёл ладонью по лицу и проснулся. Под веками пекло, слёзы текли по щекам.
Отчаянно всхлипнув, Стив сел на постели, подтянул колени к груди, давая выход застарелой боли. Чувствуя, как в груди разгорается почти незаметное, прибитое годами пламя. Он всегда любил Баки, с самого рождения, и будет любить, сколько бы судьба ему ни отмерила, где бы он ни родился в дальнейшем. Метка слева под ключицей слабо ныла, тянула, напоминая — они связаны навечно.
========== Часть 4 ==========
Срочный вызов поднял Стива с постели, только он, промучившись несколько дней без нормального сна, никак не находя дорогу к маяку, будто сказанное тогда Броку навсегда спутало пути и гостеприимный хозяин больше не желает видеть такого проблемного гостя, более-менее устроился, затащив под бок Рамлоу, выторгованного у Роллинза за несколько выходных для всего состава СТРАЙКа, как раздался звонок, на который нельзя было не ответить.
Мир накрыло новым пиздецом, как всегда, не вовремя, и Стив рвался на части, выворачивался наизнанку, стараясь не подохнуть. Без сна и хоть какого-то отдыха он скакал горным козлом, уворачиваясь от вражеских пуль и разошедшегося Халка.
Стив не чувствовал холода заковианской зимы, все же Тони постарался над новой формой на славу, не ощущал боли в перетруженных мышцах. Только свист вспарывающих снег под ногами пуль, громкое радостное гиканье Наташи где-то в пятидесяти метрах левее, рёв Халка, сносящего всё вокруг, и бьющие тут и там молнии Тора держали Стива в тонусе, не давая совсем свалиться от усталости.
Заковия, страна даже не третьего мира, затерянная где-то в лесах Восточной Европы, маленькая, бедная и всеми забытая — прекрасное место, чтобы что-то спрятать. А Гидра умела находить лазейки и под самым носом у ЩИТа.