Халид пожал плечами:
— Я не склонен гадать.
Первый капитан рассмеялся. Ловким движением сняв с цепи старый клинок, Сигизмунд передал его Ранну. Затем закрепил оковы на рукояти чёрного меча и пристегнул ножны к поясу.
— Что ж, — произнёс Храмовник, — тебе повезло, что он мне понравился. Передай мою благодарность своему господину и скажи ему, что подарок соответствует моему новому настроению.
— Я так и сделаю. И что это за настроение, капитан?
Сигизмунд прошёл мимо Хасана. Он ощутил запах прометия ещё до того, как переступил порог.
— Убийственное, — прорычал он и побежал вверх по пандусу.
Бежит, теперь всегда бежит, ныряет в водостоки и укромные уголки, прижимает руки к ушам, чтобы заглушить грохот, от которого сводит желудок, обматывает рот тряпками, чтобы не вдыхать кирпичную пыль, вытеснившую сам воздух.
Эуфратия Киилер перебегала от укрытия к укрытию, замызганная, словно наполовину утонувшая собака, и ей едва удавалось выгадать хоть мгновение, чтобы поразмыслить о том, почему она вообще находится здесь, в самом центре событий. В Чернокаменной было безопаснее, в некотором роде. По крайней мере, там ей не приходилось петлять по улицам, разбитым миномётными обстрелами, пока полуразрушенные стены вокруг неё разлетались на куски от взрывов. Конечно, иметь дело с чудовищами вроде Фо по-своему жутко, но там её хотя бы кормили и поили, даже предоставили инфопланшет для работы. Дали что-то, чем можно занять себя. Сам побег вызвал у неё потрясение, а за ним пришло ещё больше испытаний и ужасов, свидетелем которых она стала. Ей было невыносимо вспоминать отдельные встречи, а одну — в особенности.
О чём она только думала? Почему она позволила им убедить себя, что уйти — хорошая идея? Всё пошло наперекосяк так быстро, как и следовало ожидать: Киилер попала в столпотворение орудий и машин, смешение криков и воплей, импульсов беспримесного ужаса. Тогда она просто бежала, неслась изо всех сил, так и не сообразив, что её преследовало, ни разу не оглянувшись, чтобы проверить. Она опередила тех безликих охотников, но теперь целые армии убийц сновали повсюду, роились в городе-дворце, словно мухи. Ей повезёт, если она продержится здесь день или два. Эуфратия даже толком не понимала, почему её вообще пытались вытащить.
«Только не проповедуй, — сказали они тогда. — Ты важна сама по себе. Так что не проповедуй. Просто… будь там».
В тот момент это казалось выходом, будто ниспосланным ей провидением, и она не спорила, потому что с провидением не спорят. Ты позволяешь реке нести тебя туда, куда она хочет, вертишься и брыкаешься в круговоротах, но не сопротивляешься. Ты должен верить, что течение мчит тебя в нужном направлении, иначе какой в этом смысл?
Она пробежала по краю широкой воронки от снаряда, перепрыгивая через обломки чего-то огромного и металлического, после чего скользнула в тень неповреждённого жилблока. Неизменное ночное небо над головой пылало от разрывов боеприпасов, врезавшихся в пустотные щиты.
Свою лепту вносили и размещённые на поверхности орудия, которые теперь свободно развёртывали в пределах надземного барьера. Теперь всегда стоял оглушительный шум: он накатывал приливной стеной, которая разбивалась и отражалась от каждой уцелевшей поверхности, из-за чего у Киилер дрожали руки и стучали зубы.
Тяжело дыша, она присела на корточки и обхватила руками колени. Хотя её наряд исчерпывался тюремной робой, которую ей выдали в Чернокаменной, Эуфратии всё равно было жарко. Из-за детонаций взрывчатых веществ в таком объёме воздух в Гималазии стал влажным, как в тропиках, и на блузе Киилер пятнами проступал пот.
Она позволила себе несколько секунд отдыха, несмотря на очевидную опасность. Эуфратия понятия не имела, в какой городской зоне находится, но враг продвигался через этот район или близко к нему, потому что толпы людей уже хлынули в противоположную сторону, паникуя, как крысы, удирающие от пожара. Как и везде в осаждённом Внутреннем дворце, высокие здания словно бы надвигались, давили на неё. Вокруг высились громадные неосвещённые небоскрёбы, но от половины из них остались только каркасы, а другие получили страшные повреждения. Лавинам разбитого скалобетона и стали некуда было деваться, поэтому они завалили всё шоссе, и даже хлипкие уцелевшие фасады держались потому, что опирались на груды обломков. Ей казалось, что таким образом враг только создаёт более пересечённую и сложную для преодоления местность, по которой ему самому потом придётся прорываться. Впрочем, в полуразрушенных зданиях вокруг, вероятно, по-прежнему прятались миллионы душ, скрытые от глаз или глубоко заваленные, гложущие лишь собственный ужас во тьме, которую озаряли вспышки разрывов.