Уильям Тенн
Огненная вода (Сборник)
Берни по прозвищу Фауст
Фаустом прозвал меня Рикардо, а что это значит, я и сам толком не знаю.
Так вот, сижу я, значит, в своей крохотной конторе шесть футов на девять. Читаю объявления о распродаже списанного государственного имущества. Пытаюсь смекнуть, на чем можно заработать доллары, а на чем – головную боль.
Тут дверь конторы отворяется. И этот тощий тип с неумытой рожей, одетый в замызганный светлый костюм, заходит в мою контору и, откашлявшись, предлагает:
– Двадцать долларов за пять не купите?
– Что-о? – спросил я, вытаращив глаза.
Он переступил с ноги на ногу и опять откашлялся.
– Двадцать, – пробормотал он. – Двадцать за пять.
Под моим взглядом он потупился и уставился на свои ботинки. Паршивые, грязные ботинки – такие же паршивые и грязные, как и все, что было на нем.
– Я плачу вам двадцать долларов, – объяснял он носкам своих ботинок.
– И покупаю за них пять. У вас остается двадцатка, у меня – пятерка.
– Как вы сюда попали?
– Взял да и вошел, – ответил он, немного смешавшись.
– Ах, так вы просто взяли да и вошли, – злобно передразнил я его. – А теперь возьмите да и спуститесь вниз и выметайтесь отсюда к чертовой матери. В вестибюле ясно написано, что нищим вход воспрещен.
– Я не прошу подаяния, – он одернул пиджак. Таким движением разглаживают складки смятой ночной пижамы. – Я предлагаю сделку. Двадцатку за пятерку. Я вам…
– Вызвать полицию?
Он явно сдрейфил.
– Нет. Зачем вызывать полицию? Я вам ничего не сделал!
– Через секунду я вызываю полицию. Я вас честно предупреждаю. Стоит мне только позвонить вниз, в вестибюль, и сюда тотчас пришлют полицейского. Здесь не попрошайничают. Здесь занимаются бизнесом.
Он провел ладонью по лицу, и ладонь стала грязной; он вытер ее о лацкан.
– Значит, не хотите? – сказал он. – Двадцать за пять. Ведь вы занимаетесь куплей-продажей! Что же вам не подходит?
Я поднял телефонную трубку.
– Ладно, – остановил он меня, вытянув вперед грязную пятерню. – Я ухожу.
– Так-то оно лучше. И дверь за собой закройте.
– Если вы передумаете, – он запустил руку в карман своих грязных, мятых брюк и достал визитную карточку. – Вы можете найти меня здесь. Почти в любое время.
– Убирайтесь, – сказал я ему.
Он протянул руку, бросил карточку на стол, на кучу объявлений о распродаже, раза два кашлянул, взглянул на меня – не клюнул ли я на этот раз. Нет? Нет. И он поплелся к выходу.
Кончиками указательного и большого пальцев я брезгливо взял визитную карточку и собрался было бросить ее в корзину.
Но потом передумал. Визитная карточка. Все-таки чертовски необычно – такая рвань и с карточкой. Но карточка – вот она.
Да, если разобраться, и вся сцена была необычна. Я даже начал жалеть, что выгнал его, не дав высказаться до конца. Он ведь и правда ничего не сделал – выдумал новый рекламный трюк, и только. Я и сам постоянно заимствую новые рекламные трюки. Я расширяю свою маленькую контору, я покупаю и продай, но половина моих товаров – хорошие идей. Идеи я готов заимствовать даже у нищего.
Карточка была чистая, белая – только от пальцев остались темные пятна. Через всю карточку каллиграфическим почерком было выведено: Мистер Ого Эксар. Ниже стояли название и номер телефона гостиницы на площади Таймс-сквер, расположенной неподалеку от моей конторы. Я знал эту гостиницу – не слишком дорогая, но и не ночлежка, так, что-то среднее.
В углу карточки стоял номер комнаты. Это меня вдруг развеселило. Совершенно непонятно!
Но, с другой стороны, почему бы попрошайке не зарегистрироваться в гостинице? Не будь снобом, Берни, сказал я себе.
Двадцать за пять. В чем тут фокус? Я не мог отвязаться от этой мысли.
Оставалось только одно. Посоветоваться с кем-нибудь. Рикардо? Как-никак видный профессор колледжа. Одно из лучших моих знакомств.
Он немало помогал мне – намекнул о решении строить новое здание колледжа, на что отпустили полторы тысячи долларов, сообщил о распродаже конторского оборудования в ООН и т.д. Как только у меня возникал вопрос, требовавший университетской эрудиции, он всегда выручал меня. И все это за какие-нибудь две-три сотни комиссионных.
Я взглянул на часы. Рикардо должен быть сейчас у себя в колледже – проверяет контрольные или чем он там еще занимается. Я набрал его номер.
– Ого Эксар? – переспросил он. – Наверное, финн. А может быть, эстонец. Скорее всего откуда-нибудь из Прибалтики.
– Неважно, – сказал я. – Меня вот что интересует. – И я рассказал ему насчет пяти и двадцати долларов.
Он рассмеялся:
– Опять то же самое!
– Какой-нибудь древний трюк из тех, что греки выкидывали с египтянами?
– Нет. Из тех, что выкидывали американцы. И это не совсем трюк. Во время кризиса одна нью-йоркская газета послала своего корреспондента по городу с двадцатидолларовым банкнотом, который он продавал за один доллар. Охотников купить не нашлось. Их не нашлось даже среди безработных, полуголодных – из страха оказаться в дураках они отказались от барыша в 1900%.
– Двадцать за один? Тут было двадцать за пять.
– Ну, сам знаешь, Берни, – инфляция, – сказал он, снова рассмеявшись.
– А в наши дни это скорее напоминает какое-то телевизионное представление.
– Телевизионное? Поглядели бы вы, как этот парень одет!
– Просто добавочный и вполне логичный штрих – больше шансов, что люди не примут это предложение всерьез. Университеты то и дело проводят такие исследования. Несколько лет назад группа социологов исследовала отношение публики к уличным сборщикам благотворительных средств. Ты знаешь этих людей, стоят на перекрестках и гремят копилками: «Помогите двуглавым детям! Пожертвуйте пострадавшим от наводнения в Атлантиде!» Вот они и нарядили нескольких студентов…
– Думаете, это тот самый случай?
– Полагаю, что так. Вот только зачем он оставил свою визитную карточку?
И вдруг меня осенило:
– Знаете, я понял. Если это телевизионная затея, то тут есть чем поживиться. Телевикторина с призами – машины, холодильники, замок в Шотландии и прочее.
– Телевизионная викторина? Что ж, возможно.
Я повесил трубку, тяжело вздохнул и набрал номер гостиницы, где жил Эксар. Он действительно числился в списке проживающих. И только что вернулся в номер.
Я быстро спустился вниз и сел в такси. Кто знает, с кем он еще успел связаться?
Поднимаясь в лифте, я все еще размышлял, как от двадцати долларов перейти к действительно крупной игре, затеянной телевидением, и не дать Эксару понять, что я раскусил их трюк. И тогда – ведь может же и мне подфартить. Вдруг и мне выпадет выигрыш?
Я постучал в дверь. Когда он сказал «войдите», я вошел, но какое-то мгновение не мог разглядеть ничего.
Номер был маленький, как и все номера в этой гостинице, маленький и душный. Он не включил света, ни одной лампочки. Окна были зашторены донизу.
Когда мои глаза привыкли к темноте, я, наконец, смог рассмотреть этого молодчика. Он сидел на кровати лицом ко мне. На нем все еще был этот идиотский костюм.
И знаете, чем он занимался? Он смотрел забавный маленький переносной телевизор, стоявший на письменном столе. Цветной телевизор. Но работал телевизор плохо. На экране не было ни лиц, ни картинок, а только разноцветные сполохи по всему экрану. Громадная красная вспышка, громадная оранжевая вспышка, дрожащие, переходы между голубым, зеленым, черным. Из телевизора доносился голос, разобрать слова было невозможно: «Вах-вах, девах».
Как только я вошел, он сразу выключил телевизор.
– Таймс-сквер – плохое соседство для телевизора, – сказал я. – Слишком много помех.
– Да, – сказал он. – Слишком много помех.
Он закрыл телевизор крышкой и убрал его. Хотелось бы посмотреть этот телевизор, когда он работает как следует.
Странно, правда? В комнате, как ни удивительно, не было запаха дрянного ликера, и в задвинутой под письменный стол мусорной корзине не валялись пустые бутылки, как это бывает обычно в таких номерах. Ничего такого.
Единственный запах, который я почувствовал, был мне совершенно незнаком. Я думаю, это был запах самого Эксара.