Несколько мгновений я еще могла разглядеть поникшую тень под дубом, потом и она, и весь мыс исчезли в белом водовороте. Сильный порыв ветра едва не опрокинул меня на бок, под выпущенными когтями пронзительно скрипнул лед. Я пригнулась, прикрыла глаза от разъедающей снежной пыли и побрела наугад, по самый хребет утопая в сугробах. Даже в лесу бегать было легче.
Речной лед и берега слились в одно белесое пятно. Ноздри залепляло снегом, я злобно фыркала, дышала ртом, а потом остервенело сплевывала едкую горечь. Нежную кожу между пальцами жгло все сильнее, земля под лапами то и дело рассыпалась, словно стеклянный песок, а сверху одна за другой накатывали белые волны, дерущие чешую не хуже железного скребка. Чувствуя себя до ужаса беспомощной, я из последних сил боролась с желанием отдаться на волю стихии. Только одно обстоятельство мешало опустить лапы – вряд ли я обернусь красивой ледяной скульптурой, скорей уж просолюсь, словно какой-нибудь огурец. Заживо превратиться в экзотический деликатес – такой бесславной кончины я себе не желала. Если уж на то пошло, я вообще не желала себе никакой кончины, наоборот! Вопреки всему, надежда на долгую жизнь полыхала во мне неестественно ярким пламенем, от которого внутри припекало не слабее, чем снаружи.
Горячая судорога прокатилась по горлу, и, выгнув шею, я выдала сине-лиловую огненную струю в скрытое вьюгой небо. Колючий снежный рой отразил ее, словно зеркало, и тут же рассыпался с треском, утонувшим в унылых завываниях ветра. Мутная сизо-фиолетовая мгла, клубясь, накатила со всех сторон разом, и я перестала понимать, где земля, где небо, а где я сама… Стало вдруг удивительно тихо. Нет, вьюга все так же стонала, пронзительно и скорбно, но очень далеко, как будто в ином мире. А вокруг меня мертвым грузом лежала тишина.
«Наверное, это конец…» - подумалось мне, но как-то неуверенно. Я зажмурилась, осторожно пробуя воздух распухшим языком. Ну да, соль… Ее острые кристаллики, чуть вибрируя, трутся о кожу, впиваются между чешуйками, едва ли не пролезают под них. На лапах, кажется, уже налипло по тонне. Наполненная солью пустота цепляется за меня сотней мелких острых крючков. Но в этой сети я не одинока. Были и другие – я чувствовала их, как чувствуют кожей чужое дыхание.
Да нет, показалось.
Съежившись, я потихоньку начала отступать. Соленый снег – или снежная соль – беззвучно перекатывался под лапами, грудью, боками… Хвост стукнулся обо что-то, я не сразу это почувствовала и остановилась, лишь нащупав сбоку неровную твердую корку. На секунду почудилось, что пальцы трогают дубовую кору, и от мгновенной радости я распахнула глаза, обернулась и поперхнулась испуганным взвизгом.
Его давно должно было занести снегом, похоронить под ним глубоко и надежно – но почему-то не занесло. Он сидел по пояс в сугробе, скрючившись, зажав коленями стиснутые руки. Поднятый воротник шубы примерз к ушам, над ними тускло поблескивала заиндевевшая лысина с белыми иглами редких волосин… Плешивый... Плешивый?! За узнаванием накатил ужас, бессмысленный и оттого еще более дикий. Подпрыгнув, я метнулась в сторону, потом зачем-то вернулась, коротко и тяжело дыша, заглянула мертвецу в лицо. Это был он, конечно, он – серая мертвая кожа в ледяных дорожках, но глаза под белыми махрами бровей смотрели на меня так же, как в тот день, когда мы оба барахтались в снегу под забором… Я отодвинулась, и они сдвинулись следом за мной.
Пересиливая судорогу в горле, я беззвучно выговорила:
- Ты зачем вышел со двора?
Он молча поглядел сквозь меня. Я не хотела смотреть в ту сторону, но все же не удержалась. На зыбком полотне вьюги женщина казалась странной, небрежно вшитой заплаткой. Она была похожа на снежную бабу, такая же круглая, осанистая, со щербатой улыбкой во весь рот. Распахнутая душегрея обнажала дебелую шею и неровный ряд бусин, похожих на ягоды рябины. Или замерзшие красные капли… почему-то их не тронуло изморозью.
И сколько еще стыло вокруг – простроченных снежной солью (или соленым снегом) мертвецов с живыми глазами…
Это и вправду было слишком. Крутанувшись так, что в спине хрустнуло, я со всех лап бросилась прочь. Тишина вновь взорвалась свистом и воем ветра, в лицо ударила пороша, между просоленными пальцами горячо защипало. Но боль только подхлестывала. Извиваясь всем телом, я проталкивалась сквозь пургу – и вдруг вылетела из нее в ничем не замутненную черноту тихой ночи. Звезды, большие и малые, чуть подрагивали в высоком небе, отражались в слюдяном зеркале реки, и такая необыкновенная ясность, чистота и свежесть разливались над серебряными дугами холмов по обоим берегам, так мирно и безмятежно сияло спящее село, что я затрясла головой, отказываясь верить увиденному. Все выглядело настолько прекрасно, что казалось нереальным.