Я прошу их перейти в свою комнату; они обмениваются взглядами, словно две заговорщицы из романа ужасов. Няня глупо ухмыляется; Мишина мать не говорит ни слова и продолжает шить. Мне тяжело стоять с моим отекшим телом. Я ищу стул. На стульях в моей комнате сидят Мишина мама и няня. Я направляюсь к двери соседней комнаты, в которой обычно обитают эти женщины.
Дверь заперта. Я слышу за ней женское хихиканье.
Через несколько минут Миша выходит с девушкой, „не замечает“ меня, мимоходом кивает матери и няне и с улыбкой говорит:
— Теперь можете возвращаться…“
В таком духе продолжалось, по словам Ольги Константиновны, все время ее беременности. В последний месяц ситуация лишь чудом не обернулась трагедией. „За три недели до предполагаемых родов я еду с мужем и его матерью на так называемую дачу под Москвой. Дача — маленький, совсем примитивный домик, что снимают лишь на короткий срок.
Поблизости от дачи есть теннисный корт. Миша хорошо играет в теннис. Я сопровождаю его на корт.
Когда мы подходим, как раз заканчивает играть одна юная девушка с подругой. Миша предлагает этой девушке сыграть еще партию и обворожительно улыбается:
— Возможно, мне удастся исправить ваш удар слева…
Они играют и флиртуют. Они так бесстыдно флиртуют и после игры, что у меня сдают нервы: я кричу на Мишу, слезы льются из моих глаз.
Миша раздражен, или, точнее, ему неловко от моей сцены.
Я с яростью смотрю на него. Я еще не знаю, что бессмысленно пытаться удержать мужчину слезами.
Миша просто оставляет меня одну.
Позднее, прямо сразу после нашею развода, он женится на этой девушке…
Я ухожу с теннисного корта так быстро, насколько позволяет мое состояние, и не замечаю, куда бегу. Хочется просто пособирать ягоды в лесу — ни о чем не думая и не анализируя. Лес в этих местах большой и нехоженый. Мне он совсем незнаком.
Время бежит. Внезапно темнеет. Я в отчаянии ищу дорогу. Но ничего не нахожу. Вокруг меня одни тени. Спускается ночь…“
Действительно ли Ольге пришлось не только ночевать в лесу, но и столкнуться там с медведем, сказать трудно. Но в воспоминаниях она писала, что проведя ночь в каких-то кустах, поскольку залезть на дерево она в своем состоянии уже физически никак не могла, утром она услышала „хруст сучьев и звуки, знакомые мне с детства: это ворчание медведя“. Дальнейшее бегство она описывает как полумистическое следование за „белым пятном, которое высвечивает перетекающие одну в другую картины сна. Световое пятно удаляется. Я бегу за ним, как в трансе, метр или километр — трудно определить. При этом совершенно отчетливо ощущаю на затылке горячее дыхание медведя. Вдруг я сильно ударяюсь головой и сразу же прихожу в себя. Я выбежала по лесной просеке к телеге с дровами. Выстрелы разрывают тишину“.
Описанная история выглядит на удивление кинематографично, но в такой необычной судьбе могло быть подобное. „Бледный крестьянин на телеге опускает ружье и ошеломленно смотрит на меня. Его выстрелы отпугнули медведя.
— Ты бежала впереди него как сумасшедшая, — бормочет он испуганно. — В твоем положении… Матерь Божья, спаси и сохрани!
Он крестит меня. Его короткая молитва, похоже, услышана: в целости и сохранности он доставляет меня на дачу.
Мишина мать тотчас едет со мной в Москву в клинику. Миша остается на даче; он обещает приехать, как только придет время родов“.
Вскоре начинаются схватки, Ольга вспоминала, что чувствовала себя на грани жизни и смерти. „Жизнь побеждает. Так в мир приходит моя дочь Ада. В мир, в котором бушует война и заявляет о себе русская революция“.
Брак Ольги и Михаила вскоре распался. Виталий Вульф пишет: „После четырехлетнего замужества она ушла от Михаила Чехова с неким Фридрихом Яроши, бывшим австро-венгерским военным, красивым, обаятельным авантюристом, обладавшим большой внутренней силой“.
Михаил Чехов описал решающий момент так: „Помню, как, уходя, уже одетая, она, видя, как тяжело я переживаю разлуку, приласкала меня и сказала: „Какой ты некрасивый, ну, прощай. Скоро забудешь“ — и, поцеловав меня дружески, ушла“.
Ольга о Яроше не пишет ничего, повествуя лишь, как забрала свою малышку и вернулась к матери. Ей довелось пережить в России страшные годы революционной разрухи и голода, но она выжила и все это время продолжала играть на сцене.
Но в ее судьбе назревали значительные изменения.
За рубеж с кольцом во рту