напротив, заняв обычное место Леры. Семейная идиллия продолжалась.
– Пап, а мы в Глыбокоречинск с тобой съездим? У тебя когда отпуск? Давай
сделаем маме сюрприз, а?
Леонид пугливый взгляд на жену не кинул, не закашлялся, выигрывая время, а
проговорил размеренно и спокойно:
– Не фантазируй, стрекоза. Ты взрослый человек и должна понимать, что есть
вещи совершенно неприемлемые.
– Да что тут такого неприемлемого?! Это же…
– Стоп, Юля. Угомонись. Давай лучше поговорим о том, какой подарок мы тебе
сделаем, когда ты поступишь в институт.
– Ну что ты, пап. Мне ничего от тебя не надо, совсем ничего! – с трогательной
доверчивой наивностью проговорила девица, распахивая голубые глаза.
«Актриса», – привычно подумала Лера.
– Ну это мы посмотрим, – произнес Леонид. – Ты все еще у подруги живешь?
Наверно, надо тебе квартиру снять. Я подумаю над этим.
Глаза дочки засияли. Отец усмехнулся. Его жена молча жевала еду,
уткнувшись в тарелку.
Потом Юля вежливо сказала: «Спасибо, Валерия Львовна, все было очень
вкусно», а Валерия не расслышала. Вот не расслышала. Потом Леонид, кинув
исподлобья на жену мрачный взгляд, поднялся, чтобы дочь проводить, а жена,
конечно, не сдвинулась с места. Потом до нее донеслись голоса из прихожей. Ее муж
произносил слова с покровительственной лаской, а дочь ее мужа – с лаской
благодарной. Идиллия.
«А моя идиллия, кажется, завершена. Теперь я для него уже не маленькая
девочка, а взрослая и желчная тетка, у которой нет и в помине великодушия,
благородства, понимания и жертвенной любви. Как, должно быть, он во мне
разочарован. С ума сойти»
Леонид, вернувшись на кухню после трогательного прощания с крошкой,
неодобрительно спросил:
– Ты не могла бы быть с ребенком поприветливее?
– Это твой ребенок, – звонким голосом проговорила Валерия и швырнула в
мойку недомытую вилку. – Жаль, что так долго вы были в разлуке. И жаль, что
встреча ваша не состоялась лет этак пять назад. Или, на худой конец, четыре. Но все
можно исправить, не так ли?
И сорвав фартук, она вышла из кухни стелить себе в гостиной.
На следующее утро они не разговаривали. Возможно, так бывало и раньше,
утро – это вообще трудное время, но раньше Валерия не придала бы этому
значения. Носилась бы по квартире, выдергивая из шкафов одежду себе и мужу,
запихивая в сумочку бутерброды, которые Лёнька неизменно ей сооружал,
подсовывала бы ему под нос тарелку с гренками и яичницей, отобрав смартфон, в
котором тот шарил по новостям…
Но это утро действительно было другим. Вчера ей, конечно, не удался демарш
с подушками на диван в гостиную. Леонид вырвал у нее из рук плед и сказал устало:
– Не мотай мне нервы, Лера, у меня и без того сплошные проблемы. Ложись
нормально, завтра все обсудим.
И она послушно легла, заняв свое место на супружеском ложе, но заснула
только под утро. Леонид с его «проблемами» вырубился на счет «раз». Может,
притворялся? И что за проблемы у мужа?
Вот, например, третьего дня он был на похоронах. Хоронили его приятеля. Это
можно считать проблемой? Да нет, какая проблема – похороны… Скорее, тяжкая
необходимость и долг чести. Или он столь серьезно переживает утрату?
Валерия так и не вникла, что с этим приятелем произошло. Какой-то
несчастный случай. Она не была лично знакома с Ярославом Тимохиным, а знала
его лишь по Лёниным рассказам. Мужики сдружились на почве общего увлечения
пейнтболом, вряд ли их связывало что-то большее.
Ни в тот день, когда Славку нашли мертвым, ни в дни последующие Леонид
никаких пространных разговоров с женой на эту тему не заводил. Собирался, но не
сложилось. Желание поделиться тут же исчезло, как только перед Леонидом
образовалась ситуация в виде рыжей девицы в сиреневых штанах. Все прочие
разговоры теперь казались в своей важности фальшивыми или же неуместными. Он
лишь бросил в тот вечер коротко: «Вчера Славка погиб», а Лера ничего уточнять не
стала. Ей тоже было не до погибшего Славки.
Сейчас, лежа в постели без сна, она жгуче жалела, что была такой крысой и не
помогла мужу выговориться, а ведь это бывает так важно – чтобы кто-то тебя
послушал. Нет, не кто-то, а именно тот, кто не осудит за сопли и сколько нужно будет
терпеть твои излияния, не задирая иронично бровь и не кривя губы в скептической
ухмылке. Но не порасспросила, и не послушала.
Хотя, понять ее можно. Когда без предупреждения в твою жизнь врывается
мужнино прошлое и начинает все рушить, непросто оставаться благородно-