– Что?! Отец Цицерона был застрелен англичанином? Почему же вы раньше не сказали об этом? Ведь такой факт может стать ключом к решению всего дела!
– Но я уже сообщил об этом в своем последнем донесении, которое было отправлено дипломатической почтой в министерство иностранных дел.
Кальтенбруннер бросил на меня злой пронзительный взгляд. Каждый мускул его лица, покрытого многочисленными шрамами, был напряжен. В этот момент я не хотел бы быть его противником.
– Когда ваше донесение было отправлено из Анкары? – почти прокричал он.
– Позавчера.
– Значит, Риббентроп намеренно скрыл его от меня, – процедил он сквозь зубы и резким жестом бросил в пепельницу недокуренную сигарету. Зловещие огоньки появились в его глазах, и я подумал, что он с наслаждением задушил бы Риббентропа собственными руками. Он вскочил, и мне пришлось встать. Я был поражен и испуган этой внезапной потерей самообладания. Мне показалось, что гнев Кальтенбруннера направлен отчасти и на меня.
– Так что же вы знаете о смерти отца Цицерона?
– Когда я последний раз видел Цицерона (это было 5 ноября), я спросил его, почему он ненавидит англичан. Он не ожидал подобного вопроса, и ответ его прозвучал вполне искренне. Он сказал: «Мой отец был застрелен англичанином».
– Но ведь это очень важно, так как представляет Цицерона в совершенно ином свете. А Риббентроп скрыл от меня такую новость!
Он ударил кулаком по столу. Затем, немного успокоившись, снова повернулся ко мне.
– Вы не спросили Цицерона о подробностях смерти его отца?
– Нет. Я был поражен его неожиданным ответом и решил пока не спешить с расспросами. Если Цицерон говорил правду, мое молчание должно было показаться ему выражением сочувствия. Всякое же проявление любопытства в тот момент могло бы заставить его насторожиться.
– Постарайтесь разузнать все подробности о смерти его отца. Не упустите из виду ни одной детали. Что касается меня, то я, конечно, спрошу господина Риббентропа, почему он утаил от меня ваше последнее донесение.
Кальтенбруннер подошел к окну и своими сильными пальцами начал барабанить по стеклу. Самообладание, наконец, целиком вернулось к нему.
– Кстати, вам небезынтересно будет узнать, что перед вашим приездом я разговаривал с одним нашим дипломатом, который хорошо знает сэра Хью Нэтчбулла-Хьюгессена. Перед войной они оба были в Китае. Он охарактеризовал Нэтчбулла как прекрасного дипломата и исключительно обаятельного человека. Он рассказал также, что сэра Нэтчбулла очень ценят в министерстве иностранных дел Великобритании и считают там одним из лучших специалистов по Среднему и Дальнему Востоку. Если англичане послали в Анкару такого опытного дипломата, значит, они отводят Турции важную роль. Вы должны рассказать об этом фон Папену и предупредить его, чтобы он был настороже. Представляю себе, сколько заплатили бы англичане за возможность взглянуть на содержимое сейфа германского посла.
Я не стал объяснять Кальтенбруннеру, что в Анкаре каждый прекрасно понимает, какой важный пост занимает сэр Хью, но поблагодарил его и обещал все это передать фон Папену. Кальтенбруннер снова подошел к своему столу, взял пачку фотографий и вместе с фотопленками передал мне. Я взял их и сразу же начал пересчитывать, боясь, как бы у меня снова не пропал снимок.