Выбрать главу

В комнату заглядывает Роман. Видит нас лежащих на полу. Недоволен! Молча, подходит, подхватывает дочку и несёт на кровать, спать укладывает. А меня грубо толкает из комнаты и шипит мне в лицо:

— Что за лежание совместное? Она ребёнок совсем!

Но я–то знаю, что мне не в чем себя упрекнуть!

— А я в курсе, что она ребёнок! Это только для озабоченных типов совместное лежание и подсчёт звёзд на потолке может выглядеть как сексуальное домогательство! А вы представьте, что бывают и другие отношения, дружеские!

— Ты влюбишь её в себя!

— А типа она не влюблена в этого эльфа? И потом, вы знали, что так будет, для чего тогда меня завербовали?

— Не для этого!

— А зачем тогда? Что я должен делать? Сидеть, как истукан в уголке, вместо иконы? Вы сами сказали, делай её счастливой! Я и стараюсь…

— Чёрт! — Ромашка всё равно злой, смотрит в меня гневно, хищно. Видно, что сдерживает себя, губами шевелит, сказать что-то хочет, а не позволяет сам себе. — Ладно, не будем… Мы вообще-то на «ты»! Выпить хочешь?

— Ну уж не-е-ет! С меня хватит!

— А что так? В институт завтра собрался?

— Нет, я решил недельку похлыздить. Сказал, что домой уехал.

— Кому сказал?

— Всем… Ну, девушке своей… Она не поймёт.

— Девушка — это Настя Коновалова?

— Нифига себе! Вы что, досье на меня собрали?

— Мы на «ты»! Конечно, собрал. Пускать человека в дом и ничего о нём не знать — это глупость. Я, между прочим, Катрин — Алинкину гувернантку — в отпуск отправил, так что только рад, что ты будешь в доме безвылазно.

— Но через неделю я всё равно в институт пойду! У нас скоро уже неделя зачётная.

— Ну так через неделю же. Пойдём выпьем. Абсент пробовал когда-нибудь?

— Не-е-ет, Роман Вольфович, я больше с вами не пью! Берегу честь смолоду.

— Благоразумно… — тихо сказал Роман через паузу. — Тогда можно в бассейне расслабиться.

И я подумал, что, пожалуй, против бассейна ничего не имею, пусть он у них и небольшой, но плавать я люблю. Пошёл в свою комнату за плавками и халатом.

Бассейн действительно не спортивный, но самая большая глубина больше двух метров. Можно даже попрыгать с бортика. Что я и сделал с гиканием! Уф-ф! Вот живут же люди! Бассейн без справок и абонементов. Распластался на воде звездой морской, лежу, завидую. Вот бы Лапшу сюда, мы бы подурачились!

— Как водичка? — гулко раздаётся надо мной. Блин, вот умеет он неожиданно появиться. Хотя я предполагал, что Роман явится. Хватаюсь за бортик, отплёвываю воду, разлепляю глаза. Роман Вольфович в голубом махровом халате и чёрных боксёрах стоит и на меня любуется. Потом скидывает халат прямо на пол, и теперь им любуюсь я. Ни жиринки лишней, поджарый, но не худой, все выпуклости и линии, как с учебника, про него точно не скажешь, что на женщину похож. Ноги кривоваты, волосаты, на груди тоже чёрные завитки, кожа тёмная, то ли смугл, то ли загорел… На боку короткий шрам, на груди золотая цепь («на дубе том»), на плече какая-то готическая татуха. Просто мужик! То ли дело я: нежно-молочный, мышцы в зачаточном состоянии, оволосение скудное да ещё и заколка с цветочком! Просто не мужик!

Роман, не дождавшись от меня анализа состояния воды, прыгает в чашу. Проплывает туда-сюда, фыркает, переворачивается у борта кувырком (подозреваю, что выпендривается передо мной). Плывёт ко мне к борту.

— Как тебе бассейн?

— Метраж маловат. Нужно хотя бы метров двадцать пять, стандарт, ну и трамплинчик пятиметровый…

— О! Да ты любитель острых ощущений?

— Типа того.

Он разглядывает моё мокрое лицо, прищуривается на подводную часть айсберга под именем Юлик Блинов.

— Ты хорошо плаваешь? — спрашивает он, подчалив совсем близко ко мне.

— Хорошо. Я в детстве даже занимался, могу разными стилями.

— Какой любимый?

— Ну… наверное, кро…

Ни черта ему не интересно про стили! Заткнул меня своими губами, залепил слово на полпути! Захватил обеими руками затылок и всосался в мой рот. Непонятно только, он стоит, что ли? Я-то точно повис ухватившись за его руки! До дна не достаю. На пару секунд я ошалело застыл, вернее охуел от напора. Но его вкрученный внутрь язык, хозяйничающий на нёбе, вернул мне сознание, и я поднял волну: стал пинаться! Возымело сразу! Но Роман не оттолкнул меня, просто отстранился от губ и, удерживая затылок, вперился на меня злющими глазами. Отдышались. Он сглотнул и выпалил:

— Ты же любитель острых ощущений! Попробуй!

— Нет! Я нормаль-ный!

— Я плохо целуюсь? Тебе не понравилось вчера?

— Вы целуетесь хорошо, я так не умею, но я нормаль-ный!

— Я тоже нормальный.

— Сомневаюсь. Отпустите меня!

— Может… мне заплатить?

— Что?!

И я опять стал барахтаться, пнул его в живот, отталкиваясь и высвобождаясь от его рук. Оказавшись на другой стороне чаши, на мелководье, отдышавшись, выговорился всё-таки:

— Если вы ещё раз полезете ко мне со всеми этими домогательствами, я уйду! Я тут ради Алинки. Вы мне никто! Я вас не боюсь! Купить меня нельзя! Я нормаль-ный! Качество поцелуев и ловкость рук оттачивайте на других…

Роман подтягивается на руках и усаживается на бортик. Смотрит на меня. Злой. Бровь выгнута. Глаза сузил. Желваки выперли. На шее пятна и вздувшиеся вены. Топит меня своей злобой и душит своей агрессией. И опять это чуть заметное волчье движение кончиком носа, чует меня, принюхивается: действительно ли не боюсь, точно ли нельзя купить, есть ли твёрдость в моём отказе? Жду, что он мне ответит. И он отвечает:

— Прости! На меня нашло, я потерял голову… Ты возбуждаешь меня, но я справлюсь. Ты знаешь, мне самому это в новинку… Мир?

Чёрт! То, что он говорит, и то, как он говорит, совершенно не соответствует его глазам, его желвакам, его шее. Он говорит очень мягко, виновато, со слезами. Чему верить? Тому, что вижу? Или тому, что слышу?

— Вы привыкли всё покупать. Есть те, кто продаётся, в чём проблема-то?

— Проблема в том, что те, кто продаётся, мне не нужны… Речь не о них, а о тебе…

— Я нормаль-ный. У меня есть девушка. Я дорожу своей репутацией. И не собираюсь пробовать и экспериментировать. Даже если вы мне нравитесь.

— Мне понятно, — он опять тих и смущён вслух, но зол и даже яростен зрительно. — Но мы на «ты»?

— Мне трудно на «ты»… пока.

— Что ж, подождём.

Он встаёт, перекидывает через плечо халат и исчезает. Никакого найт-ти на мансарде сегодня, видимо, не будет. Настроение плавать улетучилось, и я плетусь к себе в комнату спать, анализировать, мучиться, вертеться на шёлковой постели, думать, сомневаться в себе и в нём.

Следующий день — опять аристократическое валяние на диване до трёх часов, так как Алинку увезли в школу. Пытался потрепаться с Матеем, но тот неожиданно шарахнулся от меня и сбежал якобы работать на задний двор. «Моя работа» началась только после Алинкиного возвращения. Мне с девочкой легко и весело. Но в то же время грустно и тревожно. Заставляю пить капсулы, Алинка морщится, жалуется, что болит голова. Велю ей дрыхнуть! И она спит — тихий час. Потом уроки, ещё позже приезжает репетитор по английскому. Вот зачем мучить больного ребёнка? Непонятно. Это такой вид надежды?

Роман приходит с работы уже, когда стемнело. Опять злой и агрессивный. И опять это только в глазах. Целует Алинку, ведёт ласковые и даже шутливые разговоры. Позже предлагает испить чаю. За этой церемонией с неизменными цукатами и английскими бисквитами говорит о том о сём: о дурости отчёта с моей бывшей работы, о том, что наши опять продули в футбол, о проблеме пробок, о том, как важно знать языки… Как будто ничего не было — ни вчера, ни позавчера… Никаких недоразумений! Он справился?