конца, что все происходящее - реальность.
Я и сама не знаю, в какой момент мои пальцы разжались, купюры посыпались на
пол, а мои руки сомкнулись у него за спиной. И теперь уже я чувствую его горячее
дыхание у себя на макушке.
- Что ты делаешь? Со мной. .
Это небольшое дополнение враз решило все. Я сделала то, чего, наверное, хотела
все это чертово время. Привстала на цыпочки и дотянулась губами до его губ. И
зажмурилась - глупо и почти по-детски.
И в одно мгновение вся эта невозможная, невыносимая нежность вдруг
заканчивается. Его рот жадно накрывают мой, и мы целуемся - так отчаянно и
яростно, словно от этого поцелуя зависит наша жизнь. Словно он и есть наша жизнь.
Мы цепляемся друг за друга, задыхаясь.И становится совсем неважно - услышит ли
нас кто-нибудь. Вообще - все, что происходит за стенами этой комнаты - не важно. А
важно другое. Запах его кожи, сила его рук, когда он словно пушинку подхватывает
меня на руки и несет к дивану. Шорох одежды, которая слетает с нас очень быстро и
все-таки недостаточно быстро.
Меня больше нет, нет мыслей и чувств, - я совершенно растворилась, исчезла, растаяла. Реальны лишь его губы на моей шее, на моей груди, его руки, сжимающие
меня до боли… И мне мало и этой боли, и его рук. И я целую, глажу, прижимаюсь
сильнее, тороплю. Будто я ждала всего этого целую вечность и лишняя секунда
ожидания может меня убить.
Он вошел в меня - сразу и резко, словно тоже знал, что медлить нельзя. Я
всхлипнула, и все непролитые слезы хлынули из глаз, обжигая щеки. Но и это было
неважно. Важным было цепляться за него, вдавливать его в себя. И быть
бессовестно счастливой - хотя бы сейчас, хотя бы на мгновение. Сейчас, когда ближе
и быть невозможно, когда он во мне и вокруг меня, только он и мое жадное, почти
невыносимое желание. От прикосновений
горячих рук, ненасытных
требовательных губ хотелось выгибаться и кричать в голос, наплевав, что лишь
тонкая стена отделяет нас от остальных обитателей дома, да от всего мира. Но -
нельзя. Я то впивалась зубами в его плечо, то до крови кусала губы, давя стоны, и эта
боль лишь усиливала желание. Мне было мало, мало, мало! Чего, я уже и сама не
соображала. Все чувства - обнажены, все остро, ярко, невыносимо, оглушительно
сильно. Кажется, еще немного, и я не выдержу. .
Он двигался яростно, наполняя меня собою до края, изгоняя пустоту, голодное
одиночество. И вместо этой пустоты тягучий жар внизу живота растекался лавой по
телу, колючими искрами вспыхивал и гас под кожей, стирая границу между телами.
А когда больше и сильнее было уже невозможно, два хриплых стона слились в один.
Я выгнулась, содрогаясь, целуя, шепча что-то, чего и сама бы не поняла.
Мы лежали - влажные от испарины, ошеломленные тем, что произошло.
Притихшие, как нашалившие дети в ожидании неизбежной расплаты.
- И что теперь будет? - спросила я.
- Все будет хорошо.
20
Холодным январским днем 1866 года Скарлетт сидела в своем кабинете и писала
письмо тете Питти, в котором подробнейшим образом в десятый раз объясняла, почему ни она, ни Мелани, ни Эшли не могут приехать в Атланту и поселиться с ней.
Писала она быстро, стремительно, ибо знала: тетя Питти, не успев прочесть начало, тотчас примется за ответ, и письмо будет заканчиваться жалобным всхлипом: «Я
боюсь жить одна!»
Руки у Скарлетт застыли, и, отложив в сторону перо, она потерла их, чтобы
согреть, а ноги глубже засунула под старое одеяло. Подметки на ее туфлях
прохудились, и она вложила в них стельки, выстриженные из ковра. Ковровая ткань
предохраняла, конечно, ноги от соприкосновения с полом, но не давала тепла. Утром
Уилл повел в Джонсборо лошадь, чтобы подковать, и Скарлетт мрачно подумала, что, видно, совсем уж худо стало дело, раз о ногах лошадей заботятся, а люди, как
дворовые псы, ходят босые.
Она только было снова взялась за гусиное перо, но тут же его опустила, услышав
шаги Уилла у черного хода. Вот его деревянная нога застучала в холле и он
остановился у двери в ее кабинет. Скарлетт подождала немного, но он не входил, и
тогда она окликнула его. Уилл переступил через порог – уши у него покраснели от
холода, рыжие волосы были растрепаны; он стоял и смотрел на нее сверху вниз с
легкой кривой усмешкой.
– Мисс Скарлетт, – обратился он к ней, – сколько у вас по правде живых денег?
– Ты что, решил жениться на мне, Уилл, и уже считаешь приданое? – не без