Я кивнул. Про мое выселение из общаги я уже слышал. Все правильно. Я же теперь не участковый инспектор, территорию не обслуживаю. Но просто так, с бухты-барахты, меня никто не выставит на улицу. Ответственные товарищи, отвечающие за социальную заботу о трудящихся металлургического завода, вначале сообщат моему собственному руководству, а оно станет думать, куда девать своих сотрудников. Я ж не один такой, проживающий в ведомственном общежитии.
Но потом все утрясется. Замполит отдела, а то и управления выйдет с ходатайством на директора ЧМЗ, подключит к этому делу райком партии, все утрясется. Завод милиционеров не прогонит, а мое начальство успокоится. Самое плохое, что может случиться, так это то, что ко мне могут подселить кого-нибудь из жильцов. Скорее всего, это будет собрат-мильтон. Я-то уже попривык жить один, как фон-барон, но как-нибудь уживусь с новым соседом.
– Жениться тебе надо, Леша, – твердо заявила тетя Катя. Еще разок оглянувшись, сказала: – Моя-то вертихвостка, когда о тебе разговор завожу, так и к словам не подстает, так что ну ее… Зато у моей соседки дочка есть. Девка хорошая, незамужняя, как раз на заводе работает. Женишься на ней, у себя пропишешь, никто тебя и не выгонит. Правда, – тут тетя Катя вздохнула, – с мужиком она женатым связалась. Но ребенка в подоле не принесла, так что тут все нормально.
Тете Кате я даже и отвечать не стал. Ладно еще пытается выдать замуж племянницу, та славная девушка, жаль только, что я к Маринке никаких чувств не испытываю, кроме дружеских. Но вот соседка, у которой был роман с женатым мужчиной, – это ни в какие ворота не лезет. Знаю я про такие романы. Нет уж, не надо. Пусть уж лучше выселят или кого-то подселят.
Утром, явившись на службу еще до девяти часов, осмотрел кабинет. Сейф на месте, пишущая машинка тоже. А куда бы они подевались? И чего я желаю увидеть? А, понял, почему я осматриваюсь. Я же себя пока не вижу в роли следователя, не был им никогда в жизни. Так что придется привыкать.
Осознав, что работа с бумагами та еще соль, а вовсе не сахар, оставшиеся постановления я отпечатал за полчаса и, удостоившись похвалы от начальника следственного отделения, пошел разбирать то, что осталось.
Так, что у нас тут есть интересного? Ага. Статья 108, часть первая. Причинение тяжкого телесного. И кто кому причинил, чем нанес? Значит, сожитель нанес ножевое ранение сожительнице, но та все отрицает: мол, сама на что-то наткнулась, типа на лестнице гвоздик из ступеньки торчал. А сожитель уверяет, что они поссорились, упали, а перочинный нож, лежавший в его кармане, оказался раскрытым и как-то сам по себе воткнулся под чужую коленку, да еще и в вену. Нет бы хотя бы договориться, о чем врать. А так несут каждый свое.
А почему это дело посчитали «глухарем», если оно с действующими лицами? А их еще и не допрашивали. Работал мой подчиненный Савин. Тьфу ты, он пока еще такой же инспектор, как я. Не исключено, что в этой реальности он будет моим начальником, а я – его подчиненным.
Значит, инспектор уголовного розыска Савин материал собрал, его передали в следствие как «светлое» (злоумышленник-то известен, не отпирается), а дальше пусть следователь пашет. Вот ведь, работнички в уголовке! Могли бы все раскрутить без нас, без следователей. Совсем угрозыск нюх потерял. Лодыри! Им бы только материал спихнуть.
Тут я с удивлением обнаружил, что ругаю своего брата – сыщика. Не Савина конкретно, а сыщиков как класс. Ай-яй-яй! Это что же получается: полдня посидел на следственном стуле – и все, перековался? А как же принципы, как же «сыщик сыщику друг, товарищ и брат на всю оставшуюся жизнь»? А вернешься через месяц восвояси, опять идеологию менять придется?
Мне стало стыдно. Я покраснел и вернулся к делу.
Значит, сожители. Ей сорок семь, ему тридцать. Хм… Проникающее ранение в вену, которая под коленкой. Раневой канал… угол – сорок пять градусов. Однозначно, что нанести такую рану можно, если потерпевший, то есть потерпевшая, шла по лестнице, а злодей стоял на пару ступенек ниже и ткнул ножом свою Дульсинею.
А ведь мне как следователю, пусть и «и. о.» здесь ничего не светит. Вот разве что окончательно угробить дело. Все равно нет у него никакой судебной перспективы. При таком раскладе его туда, в суд то есть, прокуратура не пропустит и обвинительное заключение не утвердит.
Гроблю, а что еще остается? Только придется еще разочек допросить и подозреваемого, и потерпевшую. Вернее, допрашивать-то их буду первый раз, потому что Савин, который Серега, взял объяснение. А коли дело возбудили, то теперь нужно и можно проводить следственные действия, сиречь допрос.