– Ну что, пойдем? – сказал Игорь. – Или папаша так тебя запугал, что ты останешься жить в машине?
– Пойдем, – эхом отозвалась я.
***
Первой, кого я увидела, была Анна. Вот она-то точно должна все знать.
– У Тимура Александровича гости? – с самым невинным видом спросила я.
А что? Гости – это ведь не обязательно Инесса? Может, кто-то по бизнесу. А я как раз собираюсь походить по дому в халате. Нормальный вопрос. Не подозрительный!
– Нет… Он работает. В кабинете.
Я вошла в свою комнату. Развесила платья, с удовольствием погладив нежную ткань. Открыла ящик. Взяла деньги. Те самые деньги. Сжала их в руке и решительно вышла из комнаты.
Глава 19
Моей решительности хватило ровно до двери кабинета. Я остановилась, не осмеливаясь сделать последний шаг. Живот сводило от страха, во рту пересохло, сердце колотилось. Стиснутые в кулаке купюры обжигали кожу, а пальцы так свело, что разжать их, казалось, будет невозможно.
Наверное, все-таки не стоит возвращать деньги лично. Можно просто положить их в конверт и подсунуть под дверь. Хотя нет. Не выйдет. Дверь плотная, подогнана на совесть, и ничего под нее не подсунешь! А если осторожно положить рядом? Тоже не вариант – Анна так ревностно следит за порядком, что тут же материализуется где-нибудь рядом и найдет. Я вскинула руку, чтобы постучать, и… опустила ее обратно. Потянулась к дверной ручке, даже подержалась немного за нее и… снова отдернула и вытерла о шорты разом вспотевшую ладонь. Нет. Надо все же придумать что-то с конвертом…
И тут дверь резко распахнулась, едва не задев меня. На пороге стоял хозяин кабинета. Черт! Теперь уже думать о конверте, кажется, поздно.
Бояринцев окинул меня взглядом с ног до головы – и было в этом взгляде что-то такое, что заставило мои щеки разом вспыхнуть.
– Я… вот… это ваши деньги… Ну, те, которые…
Я подняла руку, демонстрируя, что у меня в кулаке зажаты те самые злополучные купюры. И почувствовала, что на глаза сами собой наворачиваются непрошеные слезы. Словно что-то надломилось внутри, задрожало невысказанной обидой и горечью. Нет, только не сейчас, не здесь, не перед ним! Я до боли закусила губу и постаралась собраться. Итак, надо сказать: «Заберите это!» – но только чтобы голос не дрожал…
Я не успела.
Он быстро прочесал цепким взглядом коридор, словно проверяя, не видит ли нас кто-нибудь. И тут же схватил меня за руку и вдернул в кабинет, захлопнув дверь за моей спиной.
– Что ты делаешь?
Он почти прижал меня к двери. И придавил меня к ней тяжелым взглядом.
– Я… хотела вернуть. Чтобы… чтобы не…
Теперь мне и самой казалось, что я напрасно пришла сюда. А ведь еще совсем недавно – несколько минут назад – избавиться от напоминания о том, что случилось той ночью, было просто необходимо.
Глупо. Как все глупо.
Глаза все-таки наполнились горячими слезами, но теперь, когда мы с Бояринцевым были так близко, скрыть это было невозможно. Он увидел.
Я ожидала чего угодно: насмешки, грубости или, того хуже, еще одного нравоучения. Ну конечно, я должна быть спокойной и благоразумной. Просто каменной. Как он. Но я не «как он». Я не акула бизнеса, не железная леди, не гламурная дамочка, у которой все под контролем.
Но того, что произошло, я точно не ожидала… Он обнял меня, притянул к себе, запустил пальцы в волосы на затылке… Я уткнулась лбом в крепкое плечо и замерла, затихла. Под тонкой рубашкой, совсем рядом с моей щекой, был он, Бояринцев. Тяжело бухало его сердце, двигалась грудь, он тихо и коротко дышал, и его теплое дыхание шевелило волосы у меня на макушке, скользило по скуле, щекотными мурашками стекало по позвоночнику. И было так уютно, так надежно и сладко в кольце его теплых и сильных рук, как будто это и есть самое правильное – стоять, прижавшись, боясь пошевелиться, и лишь умирать от удовольствия, чувствуя, как он осторожно перебирает пряди на затылке. Впитывать эту ласку всей своей кожей, всем телом, всем своим существом. Впитывать… и все равно не верить до конца, что все происходящее – реальность.
Я и сама не знаю, в какой момент мои пальцы разжались, купюры посыпались на пол, а мои руки сомкнулись у него за спиной, широкой твердой спиной, которую так безумно приятно гладить, ощущая налитые упругие мышцы кончиками пальцев. И горячее дыхание над ухом, и то ли хриплый стон, то ли шепот:
– Что ты делаешь? Со мной…
И словно что-то взорвалось внутри от этих слов, и волна от этого взрыва раскрошила все, что еще оставалось разумного и сдерживающего. Я сделала то, чего, наверное, хотела все это чертово время. Зажмурилась, глупо и почти по-детски, привстала на цыпочки и, запрокинув со стоном голову, дотянулась губами до его горячих твердых губ.