Думаешь, меня обрекли бы на страдания? Сомневаюсь на этот счет, даже в Англии наших дней. Если я прав, а я уверен, что прав, меня окутает невидимое облако свидетелей. Ты увидишь странное движение общественного мнения в мою пользу. Судья, вероятно, прочтет мне нотацию и назначит наказание, но если приговор будет исполнен злобной мстительности, к министру внутренних дел обратяться с петицией, возникнет общественное движение в мою пользу, в итоге оппозиция будет сметена. Я в этом глубоко убежден. Если бы я не верил всеми фибрами души в то, что этот несчастный глупый мир честно ищет наощупь дорогу к алтарю Господа, а не вниз, я бы отказался жить в этом мире даже час.
- Фрэнк, зачем ты со мною споришь? Это так грубо с твоей стороны.
- Чтобы заставить тебя хотя бы сейчас развернуться и вытащить себя за волосы из болота. Тебе за сорок, самые яркие ощущения жизни - позади. Одумайся, пока есть время, вернись к работе, напиши свою балладу и пьесы - тогда не только Александер, но все люди, имеющие вес, лучшие умы всех стран, соль земли, дадут тебе второй шанс. Начни работать, и все будут носить тебя на руках. Человек тонет в нечистотах только из-за своего собственного веса. Если ты не приносишь плодов, почему люди должны о тебе беспокоиться?
Оскар пожал плечами и отвернулся от меня с презрительным равнодушием.
- Фрэнк, я сделал достаточно для того, чтобы они меня уважали, а взамен получил лишь ненависть. Каждый страдает от своего изъяна. Хвала Господу, жизнь - не без благости. Прости, что не могу тебя порадовать, - и добавил беззаботно. - М. пригласил меня провести с ним лето в Гланде, в Швейцарии. Ему всё равно, пишу я или нет.
- Поверь, - закричал я, - я пекусь вовсе не о своем удовольствии. Какая мне разница, пишешь ты или нет? Я пекусь лишь о твоем благе.
- О, благие намерения! У человека такие друзья, каких он заслуживает: общественная ненависть или презрение - как пожелаешь.
- Ну, надеюсь, я всегда буду твоим другом, - ответил я. - Но ты всё равно должен понять, Оскар: кто угодно устанет нести пустой мешок.
- Фрэнк, ты меня оскорбляешь.
- Я не хотел, прости. Никогда больше не позволю себе столь грубую честность, но ты должен хотя бы однажды услышать правду.
- Значит, Фрэнк, ты печешься обо мне, лишь когда я с тобой согласен?
- О, так не честно, - ответил я. - Я изо всех сил пытаюсь помешать тебе совершить самоубийство души, но если ты полон решимости это сделать, не могу тебе помешать. Мне придется отойти в сторону. Я не могу тебе помочь.
- Значит, ты не будешь мне помогать до конца зимы?
- Конечно буду, - ответил я. - Я сделаю всё, что обещал, и даже больше, но это - предел, а до сих пор меня ограничивали лишь мои силы, а не моя воля.
Через несколько дней в Ла-Напуле произошел один случай, который в известной мере пролил новый свет на характер Оскара, показав, что он обо мне думает. Я вовсе не собираюсь подробно излагать здесь его мнение, но он сделал это признание после праздного вечера, когда произошел разговор с М. о великих домах Англии и о великих людях. которых он там встречал. М., очевидно, этот рассказ впечатлил столь же сильно, сколь на меня нагнал скуку. Сначала следует сказать, что спальню Оскара от моей спальни отделяля большая гостиная, которую мы с ним делили. Я, как правило, работал в спальне по утрам, а он большую часть времени проводил на улице. Но тем утром я рано пошел в гостиную, чтобы написать письма. Я слышал, что Оскар встал и плещется в ванной. Вскоре после этого он должен был пойти в соседнюю комнату, комнату М., но вдруг он начал громко переговариваться с М. через открытую дверь между комнатами, словно продолжая давно начатый разговор.