— Я ретируюсь, — сказала она.
— Ну конечно, ты должна будешь ретироваться, — отозвалась Полина, выбрасывая мел и удерживая Квиза, который хотел за ним погнаться. — Мы все должны будем ретироваться, стрельба не бывает тихой, понимаешь?
Дженни покачала головой.
— Я имею в виду, что дистанцируюсь.
— Правильно, так и надо, — одобрила Полина.
— Да как ты не поймешь, я выхожу из игры! Это же безумие! Они поубивают друг друга! Что тут вообще творится? Я-то думала, это все понарошку, дурацкая игра, да и только!
Эхо ее голоса, кувыркаясь, разнеслось по туннелю.
Полина положила руку на плечо Дженни.
— Игра и есть. Николай принял меры предосторожности. Ты что, всерьез подумала, что мы допустим настоящую стрельбу? Не беспокойся, все будет понарошку.
Новость огорошила Дженни.
— Что? Но разве не… То есть… — забормотала она. — Как это — понарошку?
— Пистолеты зарядят холостыми. Только не проговорись никому, будь добра, — перешла на шепот Полина, потому что трое мужчин уже спустились по лестнице и направлялись к ним.
И Дженни, чьи глаза были скрыты солнцезащитными очками, Дженни, крайне сомневающаяся, можно ли верить последним словам Полины, Дженни, лихорадочно размышляющая о том, что, если Полина сказала правду, стрельба холостыми может привести к еще более непредсказуемым, а то и катастрофическим последствиям, взглянула на мужчин и смущенно улыбнулась.
Констанция, своими причитаниями о надвигающейся опасности и банкнотой в сто евро добившаяся того, что водитель нарушил кучу правил дорожного движения, едва не выпала из продолжающего ехать такси на порог «Пента-отеля». Она пробежала сквозь гудящую толпу к бару, чтобы узнать, где находится стойка администратора, и, узнав, что бар и есть стойка администратора, тотчас спросила бармена, известно ли ему что-нибудь о местонахождении герра Шилля. «Это чрезвычайно важное, чрезвычайно личное дело, без преувеличения, вопрос жизни и смерти», — добавила она.
— Я в курсе, — отозвался бармен негромко, и Констанция расслышала его голос несмотря на гремящую музыку. — Он отправился на похороны.
— Ночью? И что же это за похороны такие?
— Представьте себе, я задал ему тот же вопрос Он ответил, что отправляется на ночные похороны.
— Ага. — Констанция совладала с собой. — И куда он поехал? На какое кладбище?
— К сожалению, он не сказал. Хотя погодите-ка… Он забыл вот это. — Бармен достал с полки камень и протянул его Констанции.
— Камень? — растерялась та, вертя предмет в руках.
— Возможно, он ему нужен, — предположил он.
— Возможно, он ему нужен, — эхом откликнулась она.
— Да, и еще: он вызвал такси. До Шпреетуннеяя.
— До туннеля?
— До туннеля.
— Когда это было?
— Около часа назад.
Если смотреть со стороны Фридрихсхагена, Марков стоял у ближней черты, а Шилль — у дальней, в пятидесяти шагах от оппонента. Они расположились не ровно по средней линии туннеля, а чуть сбоку от нее, чтобы освободить пространство для секунданток и Лоренца, занявшего позицию между противниками, но в то же время на достаточном удалении от линии огня, у противоположной стены.
Дуэлянтам удалось снять пистолеты с предохранителя. Шилль, бросивший свой тренч Полине, остался в черной рубашке и повернулся вполоборота, стараясь точно прицелиться при помощи, так сказать, туннельного зрения. Марков стоял чуть расставив ноги, с почти скучающим видом, во всем его облике сквозила вызывающая небрежность, которая говорила, что он хочет поскорее покончить с этой ерундой и вернуться к более важным вещам. Не исключено, что эти мысли в самом деле витали в его голове.
Все получили от Лоренца по комплекту желтых поролоновых берушей, которые едва заметно светились в полумраке туннеля, и заткнули ими слуховые проходы (несомненно, это был первый в истории случай применения берушей на дуэли). У Маркова беруши смешно торчали из ушей, придавая ему, как он справедливо полагал, крайне глупый вид.
После этого никто ничего не слышал. Даже если какие-то слова все же были произнесены, они оказались неуслышанными.
Лоренц поднял руку — это был условный сигнал.