Камп, кстати, горевала недолго и вышла замуж за Маркова вскоре после того, как психиатра выпустили на свободу. Говорят, жених, облаченный в костюм щучье-серого цвета, забыл взять на церемонию слуховой аппарат и произнес решительное «да» с необычайной громкостью.
Последним пристанищем Шилля стал безотрадный клочок земли на муниципальном Лесном кладбище Обершёневайде. Темный, сырой и холодный день свел поминальную церемонию к необходимому минимуму, а поскольку ввиду отсутствия родственников это было так называемое социальное погребение, ни панихида, ни траурные речи не предусматривались. Двое кладбищенских рабочих с лопатами наперевес забрали урну и принялись за дело; процесс чем-то напоминал ликвидацию кротовьего холма.
В последний путь покойного провожали две женщины и один мужчина: фрау Эберляйн, бывшая соседка, в плаще-дождевике, рядом с ней старший инспектор Танненшмидт с мокрыми спутанными волосами, держащая в руках букет гербер, и Ян Фоглер с большим зонтом, которым укрывал от дождя себя и обеих дам. Они молча наблюдали за рабочими и поражались будничности, с которой те закапывали прах Шилля в землю.
Когда рабочие ушли, Фоглер заметил:
— До сих пор гадаю, что же и мел в виду Алек сандр, когда говорил, что хочет, чтобы его называ ли романтиком… Вероятно, все-таки не вот это.
Фрау Эберляйн хмурилась: прежде она и предположить не могла, что кладбищенские работники экономят даже на могильных камнях.
— Александр в некотором роде был другом камней. Он их собирал. А теперь у него самого и маленького камешка нет.
Танненшмидт порылась в кармане и вытащила обломок кафеля. Держа цветы в одной руке и обломок в другой, она постояла неподвижно, а потом проговорила:
— Даже если мы что-то сюда положим, это сразу уберут. По пути я видела объявление: «Правила кладбища однозначно запрещают возлагать на могилы предметы или погребальный инвентарь».
— Однозначно запрещают? Идиоты. «Запрещают» было бы достаточно, — поморщилась фрау Эберляйн.
Из боковой аллейки вышли двое мужчин и женщина в меховых шубах. Позади них угрюмо трусила собака на бесконечно длинном поводке. Едва увидев Фоглера и его спутниц, они резко развернулись и скрылись из виду.
— Этот кусок плитки можете отдать мне. Я пополню им его коллекцию, — сказала фрау Эберляйн и, молча повернувшись к месту погребения, добавила: — Дорогой Александр, не знаю, возможно, траурные речи здесь тоже под запретом, но, если что, представитель полиции меня защитит. — (Танненшмидт кивнула.) — Мне, правда, особо нечего сказать. Ты, очевидно, желал этого исхода, ну или, по крайней мере, не возражал против него. Но знаешь, когда я думаю о случившемся, я прихожу к выводу, что любой другой исход лучше того, который постиг тебя. Ну неужели ты не мог спросить у меня совета? Я бы тебе сказала: оставь все как есть. Вероятно, другие сказали бы тебе то же самое, но, скорее всего, это только убедило бы тебя в собственной правоте. Я знаю, таков был твой характер. Если человечество движется в одном направлении, для тебя это являлось доказательством того, что человечество выбрало неверное направление. В чем-то, возможно, ты был прав. Но ведь и ты, двигаясь в своем направлении, не очень-то далеко переместился. Только оглянись вокруг! Переписать план заново уже не выйдет. Теперь тебе с этим жить…
Порыв ветра выгнул зонтик, и Фоглер закрутил его так и сяк, точно защищаясь от невидимого противника.
— …Хотела бы я так сказать, но увы. И кстати, нет ничего хорошего в том, что твоя старая соседка вынуждена таскаться на твои похороны в столь паршивую погоду, чтобы вести разговоры с пустотой. В смысле, мог бы выбрать время года получше, да и кладбище тоже… — Фрау Эберляйн немного подождала, пока позади них проезжал оранжевый мини-самосвал. — Пусть жизнь и бесплатна, смерть не должна тоже быть бесплатной.
На ответ из-под земли никто не рассчитывал, однако собравшиеся подождали еще какое-то время. Слякотная земля стремительно превращалась в чавкающее месиво.
Пожилая дама развернулась и зашагала прочь, а Фоглер и Танненшмидт направились следом. Сделав несколько шагов, фрау Эберляйн остановилась и прошептала, не поворачиваясь к своим спутникам:
— Знаете, вообще-то я терпеть не могу читать нотации. Но эти мертвецы не понимают самых простых вещей!
Дальнейший путь к воротам проходил в молчании. Покидая кладбище, Танненшмидт заметила, что продолжает держать букет в руках. Она быстро огляделась, но вокруг не было никого, кто стал бы ее ругать, и потому она нежно и благоговейно положила цветы в зеленую урну у выхода.